Касаясь уступчивого отношения Александра II к Горчакову, Бисмарк позднее в своих мемуарах напишет о «той традиционной деликатности, с какой обращаются в России с заслуженными государственными деятелями высших рангов»[713]. Германский канцлер прекрасно понимал, что это происходит даже тогда, когда эти «заслуженные деятели» уже в силу возраста все менее соответствовали своему высокому положению и тем государственным задачам, которые призваны были решать с его высоты.

О конкретном содержании инструкции Шувалову, кроме участников совещаний 14 (26) и 18 (30) мая да еще нескольких приближенных к канцлеру лиц, никто не знал. Но по прибытии в Плоешти Александр II столкнулся с явным преобладанием решительных намерений в среде армейского командования. Идти прямо на Константинополь и там диктовать условия мира Порте — такой настрой явно не соответствовал тому осторожному тону, которым отличалась недавно им же одобренная инструкция Шувалову. И Александр II засомневался. Этим, на мой взгляд, объясняется тот факт, что 25 мая (6 июня) у него на совещании вновь все внимание было обращено к этой инструкции. А точнее, был поднят вопрос: «Следует ли инструкцию графу Шувалову… понимать в смысле обязательства “не переходить Балканы”»? Действительно, по поводу перехода Балкан сама инструкция хранила молчание. Но ведь письмо Горчакова Шувалову, датированное тем же днем 18 (30) мая, давало исчерпывающий ответ на этот вопрос. Александр II сам его редактировал и одобрил. И тем не менее новый раунд обсуждений. Примечательно, что совещание по такому принципиальному вопросу проходило без участия главнокомандующего! Думается, Александр II явно хотел избежать огласки инструкции и не возбуждать тем самым раздражения между военными и дипломатами.

К сожалению, мне не удалось точно установить, кто же присутствовал на том совещании и кто поднял этот вопрос. Помимо Николая Николаевича, на нем точно не было Игнатьева, хотя он и прибыл в Плоешти 23 мая (4 июня). Так, по крайней мере, граф Николай Павлович утверждал в своих воспоминаниях. Скорее всего, на совещании у императора присутствовали: наследник престола великий князь Александр Александрович, Горчаков, Милютин и Адлерберг. В ходе обсуждения было признано, что «обязательство в угоду Англии произвело бы крайне неприятное впечатление в армии и весьма бы стеснило свободу действий главнокомандующего в боевом отношении»[714]. На основании этого Александр II приказал по телеграфу известить Шувалова, чтобы тот воздержался от действий в соответствии с полученными инструкциями.

Но Горчаков не спешил исполнять повеление императора. Время было упущено, и 27 мая (8 июня) Шувалов спокойно беседовал с Дерби в русле горчаковских установок. Ответ Петербурга явно понравился Дерби. «Он хорошо написан, с особой откровенностью, — отметил в своем дневнике госсекретарь, — не обещает слишком многого, но в целом произведет благоприятное впечатление в Англии»[715]. При этом уже 30 мая (11 июня) Шувалов начал заверять Дерби: Россия и Австро-Венгрия «достигли полного взаимопонимания по всем вопросам», что, по словам самого Дерби, «абсолютно не соответствует заявлению Андраши». «Один из них лжет, — резюмировал госсекретарь, — возможно оба»[716].

Тем временем в Плоешти Горчакову может и удалось бы замять приказ императора, если бы, как это часто бывает в России, не «его величество» случай.

29 мая (10 июня) в Плоешти Д. А. Скалон, воспользовавшись свободной минутой, пошел навестить своего приятеля, секретаря Горчакова барона В. А. Фредерикса. От него-то Скалон и узнал об инструкции Шувалову, в которой, по словам барона, «мы дали обещание за Балканы не идти». «Пораженный таким неожиданным открытием», Скалон бросился будить великого князя. Известие полковника просто сразило Николая Николаевича: «Что ты говоришь? Какой вздор!.. Не может быть». И уже спустя полчаса через доверенного сотрудника Горчакова А. Ф. Гамбургера великий князь заполучил текст инструкции. Прочтя ее вместе с Игнатьевым, он «возмутился и назвал все это гадостями». «Да! Горчаков ужасный человек», — вырвалось у великого князя. Ведь совсем недавно канцлер говорил главнокомандующему: «Действуйте, ваше высочество, совершенно свободно, мы ничем не будем вас стеснять»[717].

Но с чего так горячился Николай Николаевич, и чем, собственно, его могла стеснить инструкция Шувалову? Ведь в ней не было ни слова о том, чтобы «за Балканы не идти». Если же великий князь ознакомился с письмом Горчакова к Шувалову, то и в этом случае не было оснований для такой реакции. В письме черным по белому было написано о недопустимости «ограничения предстоящих операций», а обещание не переходить Балканы четко увязывалось с нейтралитетом держав и с согласием турок на мир на определенных условиях. Нет такого согласия, и никто не запрещал великому князю выбивать его из турок, устремив войска прямо к Константинополю. Скорее всего, здесь сработал уже укоренившийся в сознании многих стереотип восприятия Горчакова как осторожного и чрезмерно уступчивого по отношению к Европе политика. Главнокомандующий озвучивал даже не то, что было написано в инструкции, а свои представления о позиции канцлера Горчакова и связанные с этим опасения.

Итак, после прочтения инструкции Николай Николаевич направился к императору. Выслушав брата, Александр II вызвал к себе Горчакова. Скалон вспоминал:

Несколько напыщенное, но весьма примечательное воспоминание. В ходе разговора Александр II сообщил брату о совещания 25 мая (6 июня) и о своем распоряжении задержать инструкцию Шувалову. Император понял, что его министр иностранных дел совсем не спешит исполнять волю своего государя, и решил собрать на следующий день еще одно совещание, но уже с участием брата-главнокомандующего и Игнатьева. Очевидно, что на сей раз Александр II задался целью продавить уступчивую позицию престарелого канцлера решительным мнением военных.

На следующий день, 30 мая (11 июня), на совещании у императора присутствовали: наследник престола, Горчаков, Николай Николаевич, Милютин, Игнатьев, Непокойчицкий и князь В. А. Черкасский[719]. К этому времени был уже отпечатан и готов к распространению составленный Черкасским и Жомини манифест Александра II к болгарскому населению. Из него следовало, что русский царь обещает освобождение от турецкого ига всем болгарам. А это, очевидно, противоречило как инструкциям Шувалову, так и решениям Константинопольской конференции.