Асмунд переводил непонимающий взгляд с одного на другого.Рудый — трепло, понятно, но суховатый Твердислав не зря же повысил виру с пятигривен до пятнадцати?

Младший волхв сообщил, что троих лазутчиков гнездянперехватили на краю поляны, посекли в кровавой сече. Затем возле озера сшиблисьс отрядом конных, те как раз окружили брошенных коней беглецов. Гнездянепотеряли еще троих. Сейчас волхвы Сварожича взяли подмогу в ближайшем селении,вовсю преследуют обнаглевших соседей.

Олег безжалостно поднял измученных женщин, мужчинам сказалсурово:

— У нас осталось четыре дня. Если не успеем добратьсядо Новгорода, все наши муки пойдут прахом!

Они сели на коней, ехали в тяжелом молчании до полудня.Наконец Олег спешился, пустил коней пастись. Женщины без сил повалились натраву, мужчины наскоро разожгли костер. Обедали без обычных шуточек Рудого,молча хлебали травяной настой, что сварил пещерник.

Когда пришло время подниматься, Олег оглядел измученныелица, сказал с сочувствием:

— Осталось немного... Но придется пройти самое трудное.Впереди земли калачников. Они всех чужаков приносят в жертву... Надо пробитьсянезамеченными. Мы сейчас едем, как воины, придется одеться простолюдинами.

— А доспехи куда? — спросил Асмунд.

— В ближайшей веси купим телегу. Прикроем тряпьем.Когда ты едешь в своем панцире, то на звяканье слетаются все сороки, заметил? Азвери разбегаются. Рудый всегда голодный.

Асмунд подумал, спросил нерешительно:

— А если надену что-то сверху? Такую рвань, как натебе?

— Железо не скрыть.

Асмунд, кряхтя, начал стаскивать с себя громыхающее железо.Гульче объяснил виновато:

— Мы — гипербореи, у нас зимы холодные, ветры круглыйгод. Раньше я был совсем голым!.. Это потом наросла шерсть, чтобы утеплиться.

— А когда это было раньше? — полюбопытствовалаГульча.

— В колыбели, когда еще? — удивился Асмунд.

Доспехи сложили на запасных коней, завернув железо в тряпье,при себе оставили только ножи под одеждой. Асмунд зло косился на Рудого, тотпочти не изменился — и раньше не любил таскать доспехи, зато Рюрик и Асмундстали вроде бы меньше в размерах, что ущемляло гордость, выглядели почтиголыми. Асмунд сказал Олегу:

— Поезжай рядом со мной, святой отец. Благочестивыйразговор с человеком, близким к богам, много лучше, чем слышать хихиканье этогоотродья Ящера!

Телегу они купили вечером того же дня. Умила с радостьюусадила ребенка, они с Гульчей устроились посередине, там меньше трясло, аРудый сел на передок, заявив, что он управлял колесницей на стадионе в Риме ипочти победил в гонке колесниц под Сиракузами.

Асмунду явно хотелось отнять вожжи, он слыхом не слыхивал онепонятных Сиракузах и Рудому не поверил бы, скажи тот, что ворона — черная, аснег — белый. Коней запрягли четверку, остальных пришлось продать — вести зателегой показалось чересчур рискованным: привлекут внимание, бедные весяне такне ездят.

Дорога тянулась сухая, ровная. Колеса бодро катились потвердой утоптанной дороге. Они проезжали мимо крохотных деревушек, добротныхвесей и разлогих сел, дети выбегали навстречу странникам, а люди в полепрерывали работу. Некоторые тут же принимались за прерванное дело, другие долгопровожали глазами, словно надеясь, что путники остановятся на ночлег, расскажутновости.

В конце дня Рудый повернул коней к маленькой роще. Асмундеще на телеге нарезал мясо и хлеб, готовясь к ужину. Рудый едва не свернул шею,оглядываясь, ловя ноздрями, трепещущими от возбуждения, вкусные запахи.

Ночевать заползли под низкие густые ветви, сразу устроилитам усталых женщин. Рудый сбегал с котлом к ручью, Асмунд развел костер. Умилаи маленький Игорь уснули, прислонившись к дереву. Рюрик, перекладывая сына наплащ, гордо улыбался: воин растет — спит на голой земле.

Проснулись при затянутом тучами небе. Моросил мелкийгадостный дождик. Такой не переждешь, и странники, позавтракав всухомятку,запрягли коней. Одежда промокла, обвисла, стала тяжелее. Гульча стучала зубами,горбилась, как маленькая ворона, большие темные глаза сердито поблескивали.

Земля быстро размокла, копыта скользили по желтой глине.Когда дорога начала карабкаться вверх, четверка коней выбилась из сил,приходилось слезать прямо в грязь, тащить выбивающихся из сил коней под уздцы,давать частый отдых.

Умила крепилась долго, наконец горячие слезы брызнули из еепрекрасных глаз, побежали по бледному лицу:

— Если так уж надо ехать тайком, то почему на простойтелеге? Почему не сделать вид, что едут тиун с женой и сыном? Возвращаетсязнатный боярин с ярмарки? Мы двигались бы куда быстрее.

Рюрик беспомощно развел руками, кивнул на пещерника.

Олег объяснил с жалостью:

— На таких телегах, как у нас, этими дорогами едуттысячи весян. Кто нас запомнит? Но люди в поле всем расскажут, если мимопроедут знатные люди — настоящее событие для забытых богами лесных весей!

Когда подъехали к небольшому городищу, кони едва тащилиноги. Они дрожали от усилий удержаться на скользкой, как лед, глине. В закрытыхворотах под каменным козырьком навеса стояли двое стражей. Лица у обоих уныловытянулись, одежда промокла, хотя под навесом земля оставалась сухой. Тусклоблестели железные шлемы, булатные пластины на груди и руках.

— Кто такие? — рявкнул один.

— Странники, — ответил Рудый весело. — Едемна ярмарку!

— Что в подводе?

— Всякая всячина. Продаю лишнее, чтобы купить нужное.

Страж произнес строго, не вылезая под дождь:

— Пошлина за въезд! Еще одна — за ремонт стены. Третья— на празднование великому Велесу...

— В такой дождь праздник? — удивился Рудый. —Что здесь за народ? Не лучше ли мочить себя изнутри?

— Много лучше, — ответил страж с надеждой. Второйвытянул шею, кадык его дернулся, словно уже уверенно мочил себя изнутри вближайшей корчме.

Рудый беспечно рассмеялся, сунув стражу в ладонь мелкуюмонету. Телега въехала в ворота, охранники даже не посмотрели на кучу тряпья,накрывавшего дорогие доспехи. Асмунд сказал с негодованием:

— Продажные души! Я бы не дал. Лучше бы задрался, неутерпел.

— Проще уплатить, — сказал Рюрик с явнымсочувствием к Асмунду. — Вот если бы полезли шарить на телегу...

Рудый сказал Олегу с нескрываемой жалостью к князю ивоеводе:

— Как они еще не вымерли? Дать мзду намного дешевле,чем платить тройную пошлину. Нет, не понимают. Такие долго не живут. Верно?

Олег прислушался к внутреннему голосу, сказал нерешительно: