мы говорили о Тигги, о том, как она заменила нам с Уиллом маму, как мы с Уиллом часто видели в женщинах замену маме. Как часто женщины охотно брали на себя эту роль.

  Я признал, что благодаря заменяющим матерям чувствовал себя лучше, но и хуже, потому что меня мучило чувство вины:

  - Что подумала бы мамочка?

  Мы поговорили о чувстве вины.

  Я рассказал о мамином опыте психотерапии, как я его понимал. Психотерапия ей не помогла. На самом деле, сделала только хуже. Так много людей охотились за ней, использовали ее, в том числе - и психотерапевты.

  Мы говорили о маминых принципах воспитания. Иногда она могла быть сверхзаботливой матерью, а потом исчезала на длительное время. Мне казалось важным это обсудить, но я воспринимал это и как предательство.

  Чувство вины усилилось.

  Мы говорили о жизни в мыльном пузыре Великобритании, о жизни в мыльном пузыре королевской семьи. Мыльный пузырь внутри мыльного пузыря - это невозможно объяснить никому, кто не пережил такое. Люди просто не понимали: они слышали слово «королевский» или «принц» и переставали рассуждать здраво:

  - А, ты ведь принц - у тебя нет проблем.

  Они полагали...нет, их научили...что всё это - сказка. Мы не были для них человеческими существами.

  Писательница, которой многие британцы восхищались, автор толстых исторических романов, получивших множество премий, написала о моей семье эссе, в котором утверждала, что мы - просто...панды:

   «У нашей королевской семьи нет таких проблем с размножением, как у панд, но панд и членов королевской семьи в равной мере дорого содержать, и они плохо приспособлены к современным реалиям. Но разве они не интересны? Разве не приятно за ними наблюдать?».

  Никогда не забуду, как очень уважаемый публицист написал в очень уважаемом издании, что «безвременная смерть» моей матери «спасла нас всех от невыносимой скуки». (В этот же эссе он пишет о «свидании Дианы с тоннелем»). Но эта острота про панд меня поражает остротой восприятия и исключительным варварством. Мы действительно жили в зоопарке, но, будучи солдатом, я знал, что превращение людей в животных, их расчеловечивание - первый шаг к угнетению и разрушению. Если даже прославленный интеллектуал сбросил нас со счетов, как животных, чего ждать от мужчины или женщины на улице?

  Я рассказал психотерапевту, как это расчеловечивание подействовало на меня в первой половине моей жизни. Но сейчас расчеловечивали Мег - ненависти было еще больше, еще больше колкостей, и расизм. Я рассказал ей о том, что видел и слышал, чему был свидетелем последние несколько месяцев. В какой-то момент я сел на кушетке и наклонил голову, чтобы посмотреть, слушает ли она. У нее рот был открыт от удивления. Она всю жизнь прожила в Великобритании и думала, что всё знает об этой стране.

  А на самом деле не знала.

  В конце сеанса я спросил, каково ее профессиональное мнение:

  - То, что я чувствую, это - нормально?

  Она рассмеялась. А что вообще нормально?

  Но признала, что одно совершенно очевидно - я оказался в очень необычных обстоятельствах.

  - Думаете, я - личность, склонная к зависимостям?

  Точнее, я хотел узнать, где я был бы сейчас, если бы был склонен к зависимостям?

  - Сложно сказать. Это всё - гипотезы.

  Она спросила, принимаю ли я наркотики.

  Да.

  Я рассказал ей несколько дичайших историй.

  - Удивительно, что вы - не наркоман.

  Если было в мире что-то, от чего я испытывал безусловную зависимость, это - пресса. У меня непреодолимая тяга - читать прессу и злиться на нее.

  Я рассмеялся:

  - Это - правда. Но они ведь - такое дерьмо.

  Она тоже рассмеялась:

- Так и есть.

  28.

  Я всегда считал, что Крессида сотворила чудо, раскрыв меня, освободив мои подавляемые эмоции. Но на самом деле она только начала сотворение чуда, а теперь психотерапевт его завершила.

  Всю жизнь я говорил людям, что не помню прошлое, не помню маму, но никогда не рассказывал о картине в целом. Моя память была мертва. Теперь, после многих месяцев терапии, моя память начала дергаться, брыкаться, плеваться.

  Моя память ожила.

  Иногда я открывал утром глаза и видел, что мама...стоит передо мной.

  Ко мне вернулась тысяча образов, некоторые - столь яркие, как голограммы.

  Я вспомнил утра в маминых апартаментах в Кенсингтонском дворце, вспомнил, как няня будила нас с Уиллом и помогала спуститься в мамину спальню. Вспомнил, что у нее была водяная кровать, мы с Уиллом прыгали на матрасе, кричали, смеялись, волосы дыбом. Вспомнил, как мы завтракали вместе, мама любила грейпфруты и личи, изредка пила кофе или чай. Вспомнил, что после завтрака мы начинали с ней ее рабочий день, сидели рядом, когда она делала первые телефонные звонки, изучала список деловых встреч.

  Вспомнил, как мы с Уиллом присутствовали при ее разговоре с Кристи Терлингтон, Клаудией Шиффер и Синди Кроуфорд. Очень обескураживающе. Особенно - для двух застенчивых мальчиков, или для юношей в пубертате.

  Я вспомнил время отхода ко сну в Кенсингтонском дворце, вспомнил, как мы желали маме спокойной ночи на лестничной площадке, целовали ее в нежную шею, вдыхали запах ее духов, потом лежали в постели, во тьме, чувствовали себя так далеко, так одиноко, нам так хотелось услышать ее голос хотя бы один только раз. Я вспомнил, что моя спальня находилась дальше всего от ее комнаты, и во тьме, в ужасной тишине я не мог расслабиться, не мог отпустить эти мысли.

  Психотерапевт сказала, чтобы я поспешил. Она сказала: «Мы близки к прорыву. Давайте не останавливаться». Я принес ей в офис флакон маминых любимых духов. (Обратился к маминой сестре, узнал название). Духи «First» от «Van Cleef & Arpels». В начале сеанса я снял крышечку и глубоко вдохнул.

  Как таблетка LSD.

  Я где-то читал, что обоняние - наше древнейшее чувство, и это похоже на правду, учитывая, что я переживал в то мгновение - образы возникали из какой-то наиболее первобытной части моего мозга.

  Я вспомнил день в Ладгроуве, когда мама прятала конфеты в мой носок. Приносить конфеты было запрещено, но мама презирала школьные правила, хихикала, нарушая их, и за это я любил ее еще больше. Я вспомнил, как мы вместе смеялись, запихивая конфеты поглубже в носок, я визжал: «О, мамочка, ты такая непослушная!'». Я вспомнил марку этих конфет: «Опаловые фрукты»!

  Тяжелые брусочки ярких цветов...вроде этих восстановленных воспоминаний.

  Не удивительно, что я так ловко копался в земле.

  И любил «Опаловые фрукты».

  Я вспомнил, как ездил на уроки тенниса