– Это ужасно, Шандор, – с горечью произнесла я.

Я обхватила свои плечи руками, словно пытаясь защититься от новостей.

– Тебе холодно? Позволь…

И он обнял меня своей рукой за плечо.

– О, – протянула я, наблюдая, как его пальцы сомкнулись на моем левом плече, – это лишнее…

Мне в одно мгновение стало жарко, и я забыла обо всем, кроме этого будоражившего кровь касания. Он впервые обнял меня сам. И хоть это было всего лишь продиктовано заботой обо мне, мое воображение разыгралось не на шутку.

– Что с ней? – словно бы не заметив моего смущения, спросил Шандор.

Вопрос вернул меня в реальность. Бог ты мой, о чем я думаю, когда с Леной такое творится? Я заставила себя собраться и придать голосу твердость.

– У нее были противопоказания к аборту, но она заплатила какой-то акушерке, которая с закрытыми глазами делает аборты за деньги тем, кто не хочет ждать, а желает поскорее избавиться от плода. В тот же день, как Лена обратилась к этой женщине и сделала аборт, ей уже дома стало плохо, началось кровотечение… Видимо, мать Лены вызвала скорую, и ее увезли.

Шандор тяжело вздохнул, осознавая, что и здесь я оказалась права.

– Как она сейчас?

– Я не знаю, Шандор. Врачи сказали, что кризис миновал. Они смогли спасти ей жизнь.

То ли от ветра, то ли от нахлынувших на меня эмоций я закрыла глаза. Невольно моя голова опустилась на плечо Шандора. Грудь сильно сдавила боль. Я вспомнила, как чуть больше часа назад мы смеялись и болтали всякую чепуху, в то время как Лена лежала в больнице, балансируя на грани жизни и смерти.

– Шандор, это ужасно, – сдавленно повторила я, открывая глаза. – Зачем она это сделала?

– Возможно, не нашлось никого, кто бы смог ее переубедить.

– Я могла ее переубедить. Она хотела со мной поговорить, а я торопилась и просила отложить разговор до следующего дня. А может быть ей был нужен мой совет или моя помощь… И ладно бы мы с Юлей торопились по какому-то важному делу, а мы просто опаздывали на концерт к ее двоюродному брату. Почему я не выслушала ее? Почему она не захотела поговорить со мной на следующий день? Ведь еще не было поздно… Я чувствую себя такой виноватой.

Я вцепилась в его куртку и еще плотнее прижалась к нему.

– Вот это лишнее. Ты точно не виновата. Если кто и виновен, так это Кулагин, который толкнул ее на этот шаг. Разве решилась бы она на аборт, если бы он поддержал ее и принял этого ребенка?

– Он ничтожество, Шандор! Он испортил ей жизнь. Она, конечно, сама обрекла себя на такую участь, но так бездушно с ней поступить!

Я разозлилась. В голове выстроились самые неприглядные эпитеты, которыми я наделила Кулагина, и окажись он сейчас передо мной, я бы… ох, я бы как минимум ударила его. Как можно быть таким бесчеловечным и заставить избавиться девушку от его собственного ребенка!

Я почувствовала, как левая рука Шандора крепче обняла меня, а правой он обхватил мою кисть, сжимавшую его куртку. Я подняла голову и посмотрела ему в глаза.

– Шандор, это еще не все. – Я выдержала паузу, борясь с комком в горле, и продолжила: – У нее больше никогда не будет детей. Чтобы спасти ее жизнь, врачи были вынуждены удалить ей матку… Это ужасно…

И я снова уткнулась ему в грудь. На глаза напрашивались слезы, и я не хотела, чтобы Шандор их увидел.

– Это точно?

– Да, так сказали моему отцу. Я не представляю, что она сейчас чувствует. Если бы я была на ее месте… я бы, наверное, умерла, узнав эту новость. О, Господи, зачем она это сделала?!

Я действительно восприняла эту новость как страшную трагедию. В молодом возрасте стать бездетной и никогда не узнать радости материнства – это худшее наказание для любой женщины. Как должно быть сейчас Лена укоряет себя за столь опрометчивый шаг, приведший к таким последствиям. И ничего не исправить, обратного пути нет.

Где-то вдали мы услышали сирену скорой помощи и ей в унисон вторили вороны, вспорхнувшие с веток деревьев. Было что-то зловещее в этих звуках, придававших сложившейся ситуации еще более трагический оттенок.

– Лизавета, я понимаю, что для женщины получить такое известие, это как страшный приговор, но давай посмотрим на это с другой стороны. Врачи спасли Лену, и она жива. Наверное, для ее матери это имеет первостепенное значение. Ты согласна?

Я оторвалась от груди Шандора и посмотрела ему в глаза. Его рука все еще сжимала мою руку, вторая обнимала за плечо. Несколько секунд мы взирали друг на друга молча, и я вдруг поняла, что он никогда не смотрел на меня так раньше. В этом взгляде появилось что-то новое, доселе мне неведомое, и оно проникло до самых пяток, заставив встрепенуться все мое нутро. Ох, что же он со мной творит? И это в самый неподходящий момент.

– Да, ты прав, – сказала я, опустив глаза. – Она очень ее любит. Для счастливого будущего своей дочери она работает на двух работах и мечтает, чтобы жизнь Лены сложилась лучше, чем у нее. Только пока она складывается совсем не так, как ей мечталось.

– Лена еще молода. Возможно, она найдет себя в чем-то другом. Она всегда может усыновить ребенка, если захочет. Главное, что она жива. Не забывай, что для кого-то важно именно это.

Я все еще находилась в объятьях Шандора и больше не чувствовала ни ветра, ни холода. И даже на душе стало как будто бы спокойнее. Он прав. Лена жива, и это главное.

– Шандор, мне надо к ней. Отец договорился, чтобы меня пропустили. Я хочу проведать ее сейчас. Ты можешь ехать домой, я сама доберусь. Тебя все равно не пустят, да и это женское отделение. Сам понимаешь…

– Да, понимаю, но я все равно пойду с тобой. Подожду на улице. Я не оставлю тебя в таком состоянии.

Мы поднялись, и мне пришлось высвободиться из объятий Шандора. Сразу стало холодно и неуютно.

– Ты как? – наблюдая за тем, как я безнадежно кутаю шею в шелковый платок, который совсем не согревал, спросил Шандор. – Может сначала нужно съездить домой и одеться теплее? Или отложить визит на завтра?

– Нет, Шандор, я хочу сегодня. Мне надо ее поддержать, ведь кроме матери ее никто не навещает. Не переживай, я не замерзну.

Я посмотрела на его куртку. Там, где я сжимала