в жизни, и папа никогда больше не будет любить меня так, как любил раньше. Я рассчитывала, что на следующий день встречу того мальчика снова и извинюсь перед ним, надеялась, что он меня простит, потому что на самом деле он был добрым, и даже исполнил мою просьбу, но, к сожалению, я его больше никогда не видела.

Я посмотрела в глаза Шандору. Он тихо смеялся.

– Тебе смешно? – удивилась я. – А вот мне нет. С этим грузом вины я живу -сколько уже? – четырнадцать лет. Помнишь, ты говорил, что кто-то что-то тебе когда-то сказал, и это перевернуло всю твою жизнь? Я уже не помню точной формулировки. А вдруг эти слова тоже перевернули жизнь того мальчика, и он навсегда укоренился в мысли, что он глуп и никчемен, стал вором или наркоманом?

– И, конечно, – смеясь, сказала Юля, – он четырнадцать лет живет жаждой мести и ищет ту дерзкую девчонку, чтобы показать ей свое превосходство над ней, пусть не в умственном плане, но в физическом, и помышляет хорошенько тебя отшлепать.

Шандор посмеивался вместе с Юлей, и оказалось очень сложно не поддаться общему настрою, поэтому я тоже рассмеялась.

– Как вы могли из такой трогательной истории превратить все в фарс? Мне действительно было стыдно, и я больше никогда и никого не называла дураком.

– Прости, не хотел тебя задеть своим смехом. На самом деле даже эта история не принижает твои достоинства, а наоборот, восхваляет их. Ведь ты осознала, как некрасиво поступила и собиралась покаяться перед тем мальчиком. Я думаю, где бы он сейчас не был, все у него сложилось замечательно. Потому что я склонен верить, твои слова дали ему толчок что-то изменить в себе и стать лучше. Чтобы никто и никогда больше его не назвал этим ужасным словом.

– Да ты оптимист.

Мы обменялись с Шандором проникновенным взглядом, от которого по моему телу прошла легкая дрожь, и снова устремили взор вперед.

– А ты помнишь…. – начала Юля, но я ее прервала:

– Мы пришли. Вот дом Лены.

Это было сказано прежде всего для Шандора. Мы вошли в панельную пятиэтажку и поднялись на третий этаж. Стены по всей лестничной клетке были исписаны нецензурными словами и изрисованы неприличными рисунками, окна в пролетах разбиты, перила местами покорежены, но на лестничных маршах не было ни соринки, и хотя бы это радовало глаз.

На третьем этаже, как, впрочем, и на двух предыдущих, было четыре квартиры, нужная нам в правом углу. Я нажала на звонок. Из-за выкрашенной синей металлической двери донеслась легкая трель, но иных звуков мы не услышали.

– Неужели снова никого нет?

– А что ты хотела? Мать у Лены вообще редко дома бывает. Все старается для своей Леночки. Да и Лена на домоседку не похожа.

Я приложила ухо к двери. У меня возникло подозрение, что нам могут не открывать, но при этом находиться дома. Как это было несколько месяцев назад с Шандором. Интересно, изменилось бы что-нибудь в моей жизни, если бы он тогда не открыл? Но я отогнала эти мысли прочь, сейчас им не место. Изнутри ничего не было слышно. Никаких шагов и скрипов половиц.

Шандор снова нажал на звонок. Тишина в квартире сохранялась. Или мне так казалось. Я убрала ухо от двери.

– Кажется, действительно никого нет. Где же она?

– Давай попробуем уточнить у соседей.

Шандор повернулся к двери напротив и нажал на звонок. Он прозвучал довольно резко и громко. Но нам никто не открыл. Тогда мы позвонили в двери слева от лестницы. Через несколько секунд мы услышали из-за двери детский голос:

– Кто?

– Здравствуй, – сказала я. – Мы ищем твою соседку из 22 квартиры. Ее зовут Лена. Ты не знаешь, где она может быть?

– Нет. Я ее не видела.

– А из взрослых кто-нибудь есть дома?

Девочка молчала, и я поняла, что должно быть вызвала волнение своим вопросом. Если бы меня в детстве о таком спросили, я бы напугалась и сказала, что мама дома, но спит. Даже если бы была одна.

– Я не прошу тебя открыть дверь, я просто хотела узнать у кого-то из взрослых, не видели ли они Лену в эти дни.

– Нет, не видели.

И мы услышали, как хлопнула дверь. Видимо, вторая, внутри квартиры.

– Звоним в двадцать третью? – спросила Юля, стоя около звонка.

Но прежде чем мы это сделали, дверь приоткрылась, и я услышала пожилой голос. Я подошла к Юле и заглянула в щель. Дверь была открыта на цепочку, и оттуда на меня смотрела невысокая старушка лет семидесяти или старше с седыми волосами, собранными в пучок на макушке, и с очками в пластмассовой темной оправе на кончике носа.

– Что вы шумите? Кто вам нужен?

– Мы подруги вашей соседки Лены, – сказала я (о Шандоре решила промолчать, потому что женщина его все равно не видела), – мы ее ищем. Вы не знаете, где она может быть? Она пропала на несколько дней, и мы волнуемся.

Дверь закрылась. Мы с Юлей недоуменно переглянулись. Она потянулась к звонку, но вдруг мы услышали бряцание по металлу, и дверь снова открылась. Женщина сняла цепочку.

– Заходите, девоньки.

Я бросила через плечо взгляд на Шандора.

– Я подожду вас здесь, – тихо сказал он.

Мы с Юлей вошли. Чистая и аккуратная прихожая, в которую мы попали, освещалась яркой «лампочкой Ильича», которая свисала с потолка на толстом проводе. На стенах светлые обои в цветочек, справа дверь в санузел, слева крючки под одежду. Под ними металлическая подставка под обувь, на которой стояло несколько пар обуви. На вид они все принадлежали старушке.

– Здравствуйте, – вспомнила я о правилах приличия. – Вы извините, что мы вас беспокоим. Но Лена не дает о себе знать…

– Да, я поняла. Увезла вашу Лену скорая. Еще… Господи, помоги, что же это за день был? Я тогда смотрела вечерние новости… Сын ко мне приходил. Значит, выходной у него был. Ах, точно. Во вторник. Девочка шум подняла, кричала, вот я и услышала ее. Стены-то совсем тонкие.

– Вы знаете, что случилось? – встревожилась я.

– Я тогда в подъезд-то выглянула. Смотрю, несут ее на носилках, она за живот хватается, плачет, от боли корчится. Мать ее, Валька, рядом бледня-бледней. Я спрашиваю, что случилось-то. А она только рукой махнула, и зло так буркнула: «Все-то вам баба Маня знать надо». И все, больше я их не видела. И вы, значит, не знаете, что с девкой-то? Но жива поди, раз похорон не было.

Меня передернуло.

– А где у вас скорую