да и ходил с трудом. Мы устроили ему гнездо на дереве, каждый день его навещали и приносили еду. Я даже дала ему имя. Сизый. Так продолжалось две недели. Но однажды мы пришли, а голубя не было. Мы так и не узнали, куда он пропал, но я тогда горевала больше всех. Я еще долгое время приходила к дереву, где жила птица в надежде его там увидеть, но все было тщетно.

Юля предположила, что его умертвил дворник и выбросил в мусорные баки. Чтобы птица не мучилась. А я считала, что голубь выпал из своего гнезда и его съела какая-нибудь собака или кошка. Мы обнаружили около дерева одно перо, но принадлежало ли оно нашему подопечному, мы не знали. Я потом долго приглядывалась ко всем хромающим птицам, но своего Сизого среди них не узнавала. Их крылья повреждены не были.

Тем временем мы свернули со Ставропольской и пошли дворами, чтобы скоротать путь. На земле уже проглядывала сочная трава, на деревьях набухали молодые почки, птицы радостнее щебетали со всех сторон, и то и дело дорогу нам перебегали всех цветов и оттенков кошки, которых с наступлением весны стало в несколько раз больше.

Между тем Юля вспомнила историю, когда мы ходили с ней сдавать бутылки, чтобы купить себе мороженое, и я, выручив деньги за свое мероприятие, не стала тратить их по прямому назначению, а отдала какой-то беженке, сидевшей прямо на земле с младенцем на руках.

– Это было так… благородно, – сказала Юля, – и я просто не посмела не повторить ее поступок. И тоже отдала женщине свои монеты.

– Ее ребенок выглядел таким худым и голодным, – словно оправдываясь, сказала я, – что мне совесть не позволила купить мороженое, когда другие голодают. Отец всегда учил меня заботиться о тех, кому в этой жизни повезло меньше.

– А помнишь, как ты разорвала на себе футболку, когда в походе Лешка попал ногой в капкан?

– О, Юля, эту историю можно было и не вспоминать.

– Почему? – и, посмотрев на Шандора, Юля пояснила: – Мы тогда ходили в поход впервые, никакого опыта, не взяли с собой аптечку, и один из парней попал в капкан. Кто его там поставил и для какой цели непонятно, но кровищи было – мама, не горюй! Бедный Леха так орал! Не представляю, что было бы со мной, угоди в этот капкан я. Бррр! Жуть. Парни еле его разжали, Леха чуть не прибил их всех, пока они ему помогали. Девчонки в панике, да и я тоже, а наша Лиза, как истинная дочь врача, недолго думая, сняла с себя футболку и оторвала ее край так лихо, словно каждый день это делала. Этим лоскутом мы тогда и обмотали ногу пострадавшего. Поход пришлось свернуть, мы испугались, что может начаться заражение, поэтому вернулись в город. Парни его тащили на себе, мы даже не подозревали, что так далеко ушли от дороги. Все были встревоженные и злые одновременно. Единственным утешением для парней был полуголый стан нашей Лизы, открывавший все ее прелести.

– Перестань, Юля, – смутилась я, – все, что нужно, было прикрыто. И, кроме того, на мне был купальник.

– Да уж. Мы только в автобусе вспомнили, что с нами были полотенца, и можно было их использовать в качестве повязки. Потом по этому поводу было много шуток. И как понимаешь, Юра, весьма пошлых. Не буду травмировать твой слух подробным пересказом.

– Да, Юля, пожалуйста, – взмолилась я.

Мы перешли дорогу, и Юля махнула рукой, показывая Слободе, куда нам двигаться дальше.

– А что стало с парнем?

– С Лехой? Слава богу, все обошлось. Через две недели мы снова пошли в поход.

Шандор тихо усмехнулся.

Все рассказанное было правдой, но почему-то в устах Юли звучало, как преувеличение. Я никогда не относилась к этим случаям как проявлению героизма, но сейчас эти истории прозвучали, как некое восхваление моему милосердию. Могло ли мне так показаться, потому что ее слушателем был Шандор? Смущали бы меня эти рассказы, будь на его месте кто-то другой – Денис, например? Что она задумала? Что за неуместные дифирамбы? Неужели она все-таки решила вести свою игру и «заставить» Слободу полюбить меня? Не дай Боже, чтобы он догадался о ее намерениях. Надо бы добавить ложку дегтя в бочку с медом…

– Не все поступки в моей жизни заслуживают восхищения, Юля. Есть и вызывающие порицание.

– Ты наступила на ногу партнеру по танцу?

– Ха-ха, очень смешно. Таких случаев масса, но вот вспомнила один. Это произошло до знакомства с тобой, – сказала я, взглянув на Юлю. – Мне особенно за него стыдно, потому что он остался непрощенным.

– Сейчас она скажет, что утопила котенка, и мое сердце разорвется на кусочки, – разыгрывая трагедию, сказала подруга.

– О, нет, все не настолько жестоко, но я была осуждена отцом за свой поступок, а вернее за слова, и поэтому мое поведение выглядело чрезвычайно скверно. Отец редко ругал меня в детстве, и это один из тех случаев. Потому я и запомнила его на долгие годы, хоть и не во всех деталях.

Шандор с любопытством посмотрел на меня, на его губах застыла загадочная полуулыбка.

– Что же ты натворила? – спросил он.

– Я назвала одного мальчика дураком.

Юля прыснула со смеху.

– Лиза, ну ты шутница. Кто из нас не называл так другого в детстве? Мне кажется, с моих уст постоянно слетало это слово. Я называла так любого мальчишку, который мне не нравился. Или наоборот… очень и очень нравился.

– Согласна. Но тот случай был особенным. Мальчик не заслужил такого обращения к себе. Его вина лишь в том, что он был значительно выше меня ростом, вероятно старше на год или два, и не умел читать и считать. Мне тогда было семь лет, я собиралась идти в первый класс, и всем и каждому хвасталась своими способностями. И любой, кто был глупее меня, выглядел дураком. Тот мальчик сильно обозлился на меня за такие слова, мне кажется, что не будь мы разделены забором, он мог бы меня ударить. Я видела, как он сжимал кулаки. Наверное, мне бы хорошо досталось, потому что я была совсем мелкая рядом с ним. Когда я рассказала отцу об этом мальчике и о его неграмотности, а делала я это выпятив грудь, в надежде, что отец похвалит меня, скажет, какая я у него умная и смышленая, но вместо поощрения получила строгий выговор. Он так меня пристыдил, что я глаза боялась поднять. Мне показалось, что я совершила самый гнусный поступок