– Стащить у тебя! Сначала ты должен узнать, где оно находится.

– Я не знаю… но и вы не знаете, равно как и Брежак. А вот крошка знает. И поэтому…

– Хочешь, мы его поделим? – со смехом промолвил Рауль.

– Не трудитесь. Я прекрасно смогу и сам забрать свою долю, причем немалую. И пускай берегутся те, кто попытается мне помешать. У меня на руках больше козырей, чем вы можете себе представить. До скорого, я вас предупредил.

Рауль смотрел им вслед. Разговор оставил неприятный осадок. Какого черта этот зловещий хищник сюда заявился?

– Ладно, – махнул он наконец рукой, – если он хочет бежать за авто все четыреста километров, то пускай прокатится на одном из тех маленьких экскурсионных паровозиков!..

На следующее утро Орели проснулась в светлой комнате; в окне, возвышаясь над садами и огородами, виднелся темный и величественный силуэт собора Клермон-Феррана. Бывший пансион, расположенный на пригорке и превращенный в санаторий для выздоравливающих, предоставил ей укромное и наиболее подходящее для восстановления сил убежище.

Недели протекали в мире и спокойствии. Орели не разговаривала ни с кем, кроме старой кормилицы Рауля, гуляла в парке и часами предавалась мечтам, глядя в сторону города или холмов Руайя, нижних отрогов горной вершины Пюи-де-Дом.

Рауль ни разу не приехал навестить ее. У себя в комнате она находила цветы и фрукты, которые приносила туда кормилица, а также книги и журналы. Рауль же прятался на узких тропках, извивавшихся среди виноградников, что раскинулись на соседних холмах. Он издалека наблюдал за девушкой и мысленно обращал к ней речи, дышавшие возраставшей с каждым днем страстью.

По движениям девушки, по ее плавной походке он догадывался, что жизненные силы возвращаются к ней, подобно тому как поток свежей воды устремляется в пересохший источник. Ужасные часы, зловещие лица, трупы и преступления постепенно погружались во мрак, и поверх забвения расцветало спокойное счастье, безмятежное, инстинктивное, не зависящее ни от прошлого, ни от будущего.

– Ты счастлива, барышня с зелеными глазами, – говорил Рауль. – Счастье – это состояние души, позволяющее жить настоящим. Горе питается дурными воспоминаниями и надеждами, но Орели уже не станет жертвой их обмана, а счастье – оно здесь, сегодня, в мелочах повседневной жизни, и оно превращает их в повод для радости и покоя. Значит, ты счастлива, Орели. Когда ты собираешь цветы или отдыхаешь в шезлонге, у тебя довольный вид.

На двадцатый день Рауль в письме предложил ей на следующей неделе совершить утреннюю прогулку на автомобиле. Ему необходимо было сообщить ей нечто важное.

Она без колебаний согласилась.

И вот однажды утром она зашагала по каменистым тропинкам, которые вывели ее на проезжую дорогу, где ее ждал Рауль. Завидев его, она внезапно остановилась, смущенная и встревоженная, словно женщина, которая в некую торжественную минуту спрашивает себя, куда она идет и куда влекут ее обстоятельства. Рауль подошел к ней и знаком велел молчать. Он намеревался говорить сам.

– Я не сомневался, что вы придете. Вы знали, что нам необходимо увидеться, потому что трагическая история еще не окончена и некоторые вопросы пока остаются без ответа. Какие? Для вас это не столь важно, не так ли? Вы поручили мне все уладить, все привести в порядок, все решить и все сделать. Так что вы просто подчинитесь мне. Позволите вести вас за руку и, что бы ни случилось, не испугаетесь. Со страхом покончено, с тем страхом, который тревожит вас и воскрешает дьявольские видения. Я прав? Вы улыбнетесь грядущим событиям и встретите их как друзей.

Он протянул ей руку. Она позволила ему пожать свою. Она хотела что-то сказать, поблагодарить его, подтвердить, что доверяет ему… Но сразу поняла всю суетность таких слов и промолчала.

Они тронулись в путь… проехали курорт с горячими источниками и старинную деревушку Руайя.

Часы на церкви показывали половину девятого. Суббота, 15 августа. Под ярким небом высились горы.

Они не обменялись ни единым словом. Но про себя Рауль непрестанно ласково обращался к ней: «Ну как, барышня с зелеными глазами, вы уже перестали меня ненавидеть? Забыли нанесенное вам оскорбление в первые часы нашего знакомства? А сам я настолько уважаю вас, что, находясь совсем рядом, не хочу даже вспоминать об этом. Ну же, улыбнитесь, ведь вы уже привыкли думать обо мне как о вашем добром гении. А доброму гению надо улыбаться».

Она не улыбалась. Но он чувствовал ее близость, ее дружеское расположение.

Автомобиль ехал не более часа. Они обогнули гору Дом и двинулись по довольно узкой тропе на юг, то поднимаясь на холмы, то спускаясь или петляя среди зеленых равнин и темных лесов.

Затем тропа стала совсем узкой и неровной, а местность вокруг сделалась пустынной и засушливой; внезапно тропа оборвалась, и ее сменила дорога, выстланная плитами из вулканической лавы, неровными и растрескавшимися.

– Древняя римская дорога, – пояснил Рауль. – Во Франции нет ни одного старинного уголка, где бы не осталось следов римского владычества, не осталось какой-нибудь дороги Цезаря.

Она не ответила. Неожиданно она стала задумчивой и рассеянной.

Древняя римская дорога постепенно перешла в козью тропу. Подъем оказался трудным. Наконец они выехали на небольшое плато, где расположилась деревенька, выглядевшая заброшенной; на табличке Орели прочла ее название: Жювен. Затем начался лес… потом равнина, неожиданно зеленая и приятная на вид. Потом снова потянулась римская дорога, карабкавшаяся напрямик через холмы, поросшие густой травой. У подножия одного такого высокого холма они остановились. Орели выглядела все более задумчивой. Рауль внимательно наблюдал за девушкой, не спуская с нее глаз.

Преодолев уложенные ступеньками плиты, они добрались до широкой круговой полоски земли, пленявшей свежей растительностью, что подобралась вплотную к высокой каменной стене, которую непогода так и не сумела разрушить; стена уходила вдаль, как вправо, так и влево. В ней виднелась дверь, от которой у Рауля нашелся ключ. Они вошли в нее; поросший яркой зеленой травой холм манил их вверх. Когда они наконец достигли самой вершины, то чуть ниже, в долине, увенчанной короной из скал, увидели озеро, недвижное, словно бы затянутое льдом.

И тут Орели задала вопрос, свидетельствовавший о происходившей в ее головке работе мысли:

– Могу я вас спросить, почему вы привезли меня сюда, а не в какое-нибудь иное место? У вас имеются на то причины? Или это вышло совершенно случайно?

– Да, действительно, зрелище не самое веселое, – произнес Рауль, уходя от прямого ответа, – но все же здесь есть какое-то суровое, ни с