— Ну, это да…

Он усмехнулся каким-то воспоминаниям, сказал вполголоса:

— Теперь вы понимаете, почему я тогда остановил вашиусилия взять под полный контроль нелегальную, а также легальную миграцию вЕвропу?

— Да, — пробормотал я. — Да…

— Не успеют, — сообщил он буднично. — Простоне успеют. Сейчас всего лишь марокканские негры смешаются с французскими… пустьдаже не французы и не знают, что они негры, но для нас они все негры. Безразличия на расы!

— Ну да, — сказал я услужливо, — у нас толькодве расы: умные и… прочие.

— Вот-вот, — закончил он уже жестче, — но меств нашем Ноевом ковчеге на всех не хватит.

Я смолчал. Насколько понимаю ситуацию, мест вообще быхватило. Но хозяин нашего ковчега полагает, что в новый мир следует братьтолько «чистых».

Я вел переговоры с начальниками отделов в странах ВосточнойЕвропы, когда раздался звонок, вспыхнул центральный экран. Огромное лицоКронберга выдвинулось и повисло в воздухе, четкое и реалистичное настолько, чтоможно потрогать и ощутить как упругость кожи, так и щетину на подбородке.

— Юджин, — сказал он коротко, — немедленно комне. Это срочно.

Я кивнул, а многочисленным лицам с двух десятков экрановсказал строго:

— Задание вам понятно? I’ll be back скоро, к томумоменту подготовьте варианты решения проблемы. Это тоже срочно.

И хотя по-английски правильнее «I’ll come back», но с легкойруки героя спонсируемого нашей организацией фильма крылатым стало именно этовыражение.

К кабинету Кронберга с разных сторон сходились начальникиотделов высшего эшелона. Лица встревоженные, у меня сердце тоже колотится, нозаставил себя улыбаться.

За спиной Кронберга на экране сильно увеличенное устройство,я не силен в технике. Но рассмотреть не успел, он нетерпеливым жестом указалвсем на кресла, я с сочувствием смотрел на его сильно осунувшееся и постаревшеелицо.

— Есть новость, — произнес он достаточно бодро,глаза оставались серьезными, а лицо так и вовсе кажется мрачным. —Получены пригодные для использования коммуникаторы седьмого поколения.

— Как это… пригодные? — переспросил Штейн снепониманием.

— А вот так.

— Но специалисты уверяли…

— Сейчас они уверяют иначе.

— Уверяют, что седьмого? — спросил Штейн. —Но ведь это еще невозможно! Даже на закрытом для всех предприятии идет покатолько пятое…

Кронберг поморщился.

— Все это верно. В массовое производство пускатьнельзя, это опытные образцы. Из тысячи один получается годным, так что он поцене авианосца. И пока неизвестно, каким способом уменьшить.

— Уперлись в потолок миниатюризации? — спросилГадес понимающе.

Кронберг не удивился очевидному вопросу, Гадес вообще бываетна редкость тугодумным, кивнул.

— Современная технология уперлась в потолок. Чтобыдвигаться дальше в миниатюризации, потребуется переход на иные носители итрехнанометровый процесс, но для этого нужно разработать принципиально новыетехнологические методы. Что мы имеем? Новый уровень рано или поздно будетдостигнут. В сотнях институтов напряженно работают над переходом на иныеподложки, разрабатывают новые методы записи… но это случится через три-четыре года.Может быть, через два-три. Вы готовы ждать?

Штейн буркнул:

— Я бы подождал.

Данциг покачал головой.

— У нас нет времени, к сожалению.

Гадес добавил с иронией:

— К тому же при переходе на новый технологическийуровень эти чипы резко подешевеют. И станут доступны слишком многим…

Мне показалось, что при этих словах даже Штейн сразу сменилориентацию и сказал бодро:

— Да-да, я тоже за немедленное испытание. Какогоразмера эти чипы, с грецкий орех?

— С виноградину, — ответил Кронберг. —Спелую.

— Дикую?

— Ну что вы, как можно! Лучших сортов.

Штейн горестно вздохнул, посмотрел на Кронберга сподозрением и добавил:

— Бьюсь о заклад, эта виноградина в грозди еще и самаякрупная.

Кронберг сдвинул плечами.

— Что делать… Но вы можете подождать. Наши специалистыусиленно разрабатывают новые методы записи, и наш чип-коммуникатор будетуменьшен сразу до размеров макового зерна.

— Когда это произойдет?

— На промышленную основу поставим через три-пять лет,но для вас можем отобрать прямо из лаборатории годные образцы.

— Когда?

— Уже через год-два.

Штейн подумал, сказал великодушно:

— Нет уж, я тогда как и все.

Кронберг обвел всех взглядом, голос прозвучал напряженно:

— Как уже сказал, все ищут способ обойти предел,экспериментируют с новыми материалами, но из полученных по старой технологиидва коммуникатора из каждой тысячи все-таки соответствуют нормам. Я велелдоставить все годные ко мне в кабинет. Лично я готов испытать на себе…

Гадес спросил тревожно:

— А мы?

— По желанию, — буркнул Кронберг. Он поморщился,сказал раздраженно: — Успеха не обещаю. Самое худшее, что может быть, чиппросто не сможет преобразовать электрические сигналы в понятные нам образы. Ноесли вдруг сможет, наша жизнь значительно облегчится.

Штейн поинтересовался осторожно:

— Хотя бы на мышах испытали?

— Даже на кроликах… — заверил Кронберг, —…собирались. Думаете, у нас есть время? Или мы готовы допустить толпы народу ксверхзасекреченным исследованиям? Вы знаете политику нашей организации. Такие опасныедля общества вещи первыми должны получать мы. Так что все технологическиепроцессы проходят под строжайшим нашим контролем, каждый чип учитывается,вынести за пределы завода немыслимо… а кроме того, невозможно воспользоватьсядаже там на месте. Все происходит в строжайшей тайне! Официально в концернеиспытывают чипы пятого поколения, а на самом деле, как я уже сказал, мне сейчасготовы доставить экспериментальные образцы седьмого. Этим напоминаю вам, что имои слова — строжайшая тайна и что приступаем к испытаниям лично. Не стоитобщество волновать непроверенными слухами.

Я косился по сторонам, у всех строгие лица, в глазахпонимание, преданность и верность. Организация умеет подбирать людей.

На другой день я понял суть слов Кронберга насчет полнойдобровольности. Откажись кто, никто не осудил бы: даже из отобранных годныхчипов не каждый заработает, а операция оказалась такой мучительной, что явсхлипывал от жалости к самому себе.