Данциг недовольно фыркнул:

— Электронный мозг будет думать за нас точно так же,как электрический стул за нас сейчас умирает! Но стул делает то, для чегопредназначен, так и электронный мозг даже неимоверной сложности будет делатьто, для чего сконструирован.

Я сказал робко:

— А как насчет бунта?

Он отмахнулся.

— Бунтует только живое. Что выработало в процессеэволюции животные рефлексы. Электронному мозгу если не придавать этойживотности, он так и останется мертвым. Так что бунты — невозможны.

Кронберг не пил, а смаковал шампанское, я чувствовал, чтоэто в самом деле те редкие минуты, когда он отдыхает. Перехватив мой взгляд, онпоинтересовался:

— Юджин, пороки отдельных людей называют грехами.Пороки целого народа называют национальным характером. А как назвать пороквсего человечества?

Макгрегор усмехнулся, но сделал вид, что не услышал, аДанциг ответил хмуро:

— А тебе не все равно?

Он произнес это таким жутковатым голосом, что у меня морозпробежал по коже, и я напомнил себе, что надо проверить по атласам звездногонеба, не приближается ли к Земле какой астероид, что в ближайшие годы смететвсякую жизнь на планете, а то и вовсе столкнет ее в недра Солнца.

И с холодком подумал, что мнение об отдыхающем в далекихАльпах престарелом Данциге ошибочно. С чего бы он стал отдыхать, когда работатьвсегда интереснее?

Макгрегор наконец сказал равнодушно:

— Пороки, пороки… Хоть отдельных людей, хотьнаций — это прерогатива церкви. У нас задачи поважнее.

Кромберг покачал головой.

— А если церковь не справляется?

— В целом, — заметил Данциг, — она пока своюзадачу выполняет. Как может, конечно. Мы не так уж и много ей оставили прав ивозможностей.

Кронберг улыбнулся мне, видя мой ошарашенный взгляд.

— Если бы церковь по-прежнему оставалась в силе, онабы, к примеру, никогда не допустила признания однополых браков. Однако не надослез, юноша! Церковь умирает, успев сделать свое благороднейшее дело, безкоторого человек остался бы всего лишь мыслящим животным.

— В которое превращается снова, — вставил Кронберграздраженно.

Данциг кивнул:

— Превращается, но не превратится.

Я спросил наивно, мне можно, новичок:

— Почему?

Он улыбнулся, как дед внуку.

— Не успеет.

Я перешагнул порог и плотно закрыл за собой дверь. Сумбур вмозгах превратился в хаос, я слабо улыбнулся Марии и потащился к выходу изофиса.

Уже в своем «Бугатти», выруливая на дорогу, я так и эдакповорачивал его слова, пока не сообразил, что Данциг имел в виду всего лишьсингулярность. Церковь довела через тьму веков упирающееся человечество дотехнологического расцвета и умирает на его пороге, но ее дело подхватывают те,кого породила в монастырях: ученые. И поведут это стадо дальше. А стадо, оновсегда стадо, даже если с высшим образованием и учеными степенями.

Череп потрескивает, как лед весной, в глазах лопаютсясосудики, никогда я так еще не напрягал мозги. Фрагмент за фрагментом перебиралсказанное Данцигом, Кронбергом, Макгрегором и другими, услышанное в разговорахи прочитанное в инете. Куски мозаики никак не состыковываются, хотя сильнейшеечувство, что разгадка крутится рядом, заставляет сжимать челюсти до хрустазубов.

Сингулярность сперва будет доступна, так сказать, избранным,что вообще-то ожидаемо. Ожидаемо и то, что это вызовет куда большее возмущение,чем роскошные яхты и серьги в миллион долларов. Но Данцига и других высших, какя понимаю, такое почему-то не тревожит.

Почему? Уверены, что сумеют как-то убедить остальныхподождать? Или же, используя свои супервозможности, постараются ускоритьпереход в сингулярность человеческой массы? Меня бросает в дрожь от одноймысли, что смогу мгновенно усваивать толстые научные монографии совершеннодалеких от моей специальности наук, что работа мозга ускорится в миллионы раз…но если будет так, а я в это уже верю, то технари сумеют с новыми возможностямимозга найти пути, чтобы удешевить дорогу в сингулярность.

Внезапно я понял, почему в организации так подталкивали насчасто менять автомобили, делать всякие ботоксы и подтяжки. А также чтобсвободно переезжали из страны в страну, с континента на континент. Это тожетест на пригодность к переходу в новый мир. И потому среди нас нет ГлебаМодестовича, который никак со своим «Ниссаном» не мог расстаться и к подтяжкамлица относился скептически.

Среди нас, кандидатов в сингулярность и вчерне отобранныхдля подсадки чипов, нет ни одного, кто не менял бы автомобили, часы, квартиры,не проходил курсы инъекций стволовых клеток, не подсаживал гормоны, не спал с«намордником» и не баловался барокамерой. Даже без тестов могу сказать, что мывсе устремлены в будущее. Мы как бы рождены для него, мы готовы в нем жить, вто время как даже в наше мало продвинутое время некоторые граждане стонут отизлишней индустриализации и мечтают жить в старое доброе время, когда географиюзнали только извозчики.

Утром, едва припарковав машину, я выскочил и догнал накрыльце Макгрегора. Он выслушал внимательно, кустистые брови приподнялись вудивлении, но только чуть-чуть, проговорил спокойно, небрежно:

— Дорогой Юджин, вы ведь не ставите знак равенствамежду собой… человеком, который работает по шестнадцать часов в сутки, которыйс самого роскошнейшего и фешенебельного курорта удрал на седьмой день прямо изпостели красивейшей актрисы Голливуда!.. и каким-нибудь вечно пьяным слесарем?

— Ну, — пробормотал я, — с другойстороны — все люди и все человеки…

Он сказал саркастически:

— Тогда уж, если по справедливости, надо и всехзаключенных тоже… в сингулярность! Ну и что, если воры, убийцы, насильники?..Если, скажем, на Джоне Джексоне шесть убитых школьниц, которых он изнасиловал иубил особо зверским способом, то разве это закрывает ему путь в сингулярность?

Я смолчал, вопрос вообще-то риторический. Не настолько ядемократ, чтобы таких считать людьми со всеми правами. Честно говоря, я бывообще закрутил гайки потуже, а расстреливал гораздо чаще, но, насколькопонимаю, на самом деле речь идет не о заключенных в тюрьмах.

Он усмехнулся той кривой усмешкой, к которой я привыкал такдолго.

— Вы прекрасно видите, что именно у нас абсолютнобезразлично, кто вы по национальности, расе и какой цвет вашей кожи. У нас неттого унижающего белых и черных одновременно правила, когда белому принято взаконодательном порядке давать черного напарника, когда во всех учреждениях иучебных заведениях оставляют места для чернокожих и мексиканцев… тем самыммолча ставя их на уровень граждан второго сорта. У нас если и естьдискриминация, то лишь по интеллектуальному признаку, то есть дураков на работуне берем. Хоть белых, хоть черных, хоть желтых…