Слева от Франклина, в холле, две взволнованные горничныевыскочили из комнат, где они производили уборку, столкнулись друг с другом изастыли в предвкушении тех самых новостей. А справа, невидимый камердинеру,неожиданно материализовался лакей, начавший с неподдельным энтузиазмомполировать зеркало пчелиным воском и лимонным маслом.

– Это свершилось! – коротко прошипел Франклин Нортропу,чтобы ни одна душа, даже что-то услыхав, не могла понять, о чем идет речь.

– А ты уверен?

– Еще бы, – обиженно ответил камердинер. Мгновенная улыбкасмягчила будто навек застывшие черты старого дворецкого, но он тут же взял себяв руки, и на его лице вновь появилось обычное выражение невозмутимости и даженекоторой надменности.

– Благодарю вас, мистер Франклин. В таком случае я прикажувернуть карету на место.

С этими словами Нортроп повернулся и проследовал к парадномувходу. Открыв дверь, он вышел во двор, где уже темнело и у подъезда ожидалароскошная темно-бордовая карета с золотым гербом Уэйкфилда на дверце. Четыревеликолепных лоснящихся гнедых переступали копытами, потряхивая тяжелымигривами, звеня упряжью и порываясь поскорее пуститься вскачь. Поскольку кучерав ливреях не заметили его, Нортроп спустился по ступенькам на дорожку.

– Его милости, – сказал он кучерам самым холодным, самымвластным тоном, – сегодня не потребуются ваши услуги. Можете вернуть экипаж наместо, а лошадей в конюшню.

– Ему не потребуется карета? – поражение выдохнул кучер поимени Джон. – Но всего час назад он сам велел мне запрячь лошадей, дапобыстрее!

– Его планы, – непреклонно заявил Нортроп, – изменились.

Джон раздраженно вздохнул и сердито посмотрел нанеобщительного дворецкого.

– Говорю вам, это какая-то ошибка. Он намерен ехать вЛондон.

– Идиот! Он намеревался ехать в Лондон. Но теперь вместоэтого лег спать.

– В половине восьмого вече…

Однако Нортроп уже не слушал, он повернулся и величественнопроследовал в дом. И тогда на лице кучера появилась широкая улыбка, означавшая,что наконец-то ему все стало ясно. Ткнув товарища под ребро, кучер хитроусмехнулся и многозначительно сказал:

– Кажись, леди Филдинг выведет брюнеток из моды! После этогомудрого заявления он пустил лошадей вскачь по направлению к конюшне, чтобыпоскорее поделиться новостью с грумами.

Нортроп направился прямо в столовую, где О'Мэлли бодро, нопочти неслышно насвистывал мотив ирландской песенки и убирал на место хрупкуюфарфоровую посуду, приготовленную им для одинокой трапезы леди Виктории, когдаон узнал о неожиданном намерении хозяина уехать в Лондон.

– Произошли изменения, О'Мэлли, – сказал Нор-троп.

– Угу, мистер Нортроп, – весело согласился нахальный лакей,– безусловно.

– Можете убрать посуду.

– Угу, я это уже сделал.

– Однако лорд и леди Филдинг, возможно, пожелают поужинатьпозднее.

– Наверху, – с храброй ухмылкой предсказал О'Мэлли. Нортроппосуровел и, до предела выпрямив спину, пошел к выходу.

– Чертов наглый ирландец! – в бешенстве пробормотал он.

– Напыщенное чучело! – бросил тот в спину дворецкому.

– Доброе утро, миледи, – проворковала Рут с сияющей улыбкой.

Виктория повернулась в огромной кровати Джейсона, сонноулыбаясь.

– Доброе утро. Который час?

– Десять часов. Вам принести что-нибудь надеть? – спросилакамеристка, удивленно оглядывая предательскую кучу сброшенной одежды ипокрывал.

Лицо Виктории потеплело, но в ней разлилась такая лень,такая чудесная усталость, что она не ощущала даже некоторой неловкости оттого,что ее застали в постели Джейсона, рядом с разбросанными по всей комнатепредметами одежды. Он занимался с ней любовью еще дважды до того, как онизаснули, и еще раз рано утром.

– Не беспокойся. Рут, – пробормотала она. – Кажется, я ещенемного подремлю.

Когда камеристка ушла, Виктория перевернулась на живот изарылась лицом в подушки, не переставая улыбаться. Так, значит, в обществе считаютДжейсона Филдинга холодным, циничным и недоступным человеком, вспомнила она,таинственно ухмыляясь. Как они поразились бы, узнав, каким нежным, страстным инеутомимым любовником он становится в постели. А может, это вовсе и не тайна?От этой мысли ее улыбка несколько увяла. Она сама не раз наблюдала, как алчнозамужние женщины поглядывают на Джейсона, и, поскольку вряд ли все они жаждалибрака с ним, должно быть, им хотелось побывать в его постели в качествелюбовниц.

Размышляя об этом, она вспомнила, как неоднократно слышалаупоминание его имени в связи с прекрасными замужними дамами, чьи мужья достиглипреклонного возраста или были некрасивы.

Нет сомнения в том, что до нее в его жизни было немаложенщин: он слишком хорошо знает, как с ними обращаться.

Виктория постаралась избавиться от этих бередящих душу ибросающих тень на ее мужа мыслей. Не важно, сколько женщин до этого познали егонеистовую любовь. Отныне он принадлежит ей, и только ей.

Виктории совсем не хотелось открывать глаза, но наконец онавсе-таки сделала это и тут же заметила плоскую черную коробочку на тумбочке укровати. Без особого интереса она вытащила руку из-под шелковой простыни и,взяв футляр, открыла его. Там оказалось чудесное ожерелье с изумрудами изаписка от Джейсона: «Спасибо за незабываемую ночь».

Виктория нахмурилась. Как ей хотелось, чтобы он не оспаривалее слов о любви к нему! Ей хотелось, чтобы и Джейсон говорил ей о своей любви.И особенно хотелось, чтобы после всех безумств и волшебства взаимного обладанияон перестал дарить ей драгоценности, холодно расплачиваясь за доставленноеудовольствие. В частности, эта последняя вещица казалась особенно неприятной.

Виктория проснулась от испуга. Был уже почти полдень, аДжейсон говорил ей, что к этому времени его деловая встреча должна закончиться.Горя желанием увидеть его и насладиться теплом его улыбки, она быстро наделанежное бледно-лиловое платье со свободными длинными рукавами, собранными назапястьях в широкие манжеты.

Она нетерпеливо ерзала, пока Рут колдовала над ее прической,расчесывая волосы, укладывая их тугими локонами и подвязывая бледно-лиловымишелковыми лентами.

Как только эта процедура завершилась, Виктория поспешила вхолл, но затем заставила себя перейти на более величавый шаг – когда спускаласьвниз по парадной лестнице. Нортроп широко улыбнулся, когда она справилась оДжейсоне, а когда она проходила мимо О'Мэлли, то могла бы поклясться, что онподмигнул ей. Она все еще удивлялась этому, когда постучала в дверь кабинета ивошла.