Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но почему? Это же мой папа!
— Все говорят, что ты — очень способная ученица, а тут элементарных этических норм усвоить не можешь. Существуют определенные рамки поведения, целый ряд неписаных законов, которые невозможно объяснить и в то же время нельзя нарушать.
— Нет, мамочка, ты просто ревнуешь.
— Что за глупости! Чтобы я этого больше не слышала! А ты, Костя, тоже должен суметь ей разъяснить.
После этой беседы Лариса в присутствии Милочки стала вести себя явно осторожнее. Но в ее отсутствие она так и льнула ко мне. Я хмелел от ее нежностей, особенно когда касался ее тела — то ли руки, то ли лица. Неописуемо сладкое чувство разливалось по мне, и я забывал обо всем на свете. Только огромным усилием воли я заставлял себя оторваться от нее и придумать какое-либо дело. Я вспоминал чувство, охватывавшее меня, когда я гладил то самое найденное в лесу яйцо.
Сейчас это было то же самое, только во много крат сильнее. Лариса чувствовала, что мне приятны ее ласки, и она всячески стремилась снова и снова проявить их. Милочка явно начала подозревать меня в тайных связях с Ларисой, но я, будучи абсолютно чист, с возмущением отчитывал ее.
В субботу Милочка решила сходить со мной на базар, но я предложил взять вместо себя Ларису, чтобы самому посидеть за компьютером.
— Костя, мне нужно, чтобы ты носил тяжести, а ты подменяешь себя ребенком.
— Она уже не ребенок, может и сумочку поднести.
— Ладно, Костя. Сиди за своим компьютером, а я сама поеду. Только завтра. Троллейбусная остановка у самого дома, дальше метро. Таскать недалеко. А что не куплю, потом докупим.
Зазвонил телефон. Лариса, как видно, ожидая от кого-то звонка, подлетела к нему и сняла трубку.
— Алло! Слушаю Вас. Да, квартира Панчуков. Нет, Лариса. Их дочь. Да, успели, а что? Мне? Пятнадцать. Папа, это тебя.
Я нехотя взял из ее рук трубку.
— Панчук слушает. Света? В чем дело? Я же просил тебя не звонить больше. Будь счастлива со своим полковником, а нам с Милочкой не мешай. Мы дружно, слаженно живем, чего и тебе желаю. Да, дочь, а тебе-то что? Значит бывает. Все наши с тобой дети — мои дети, а это наша с Милочкой. Привет твоему доктору наук! Все, прощай!
— Зачем ты так с нею? — спросила Милочка.
— А как я должен с нею разговаривать? Она же была инициатором развода, а теперь вот интересуется, как мы живем да как это мы дочь родили.
— Все равно надо помягче. Ей там не так сладко, как она рассчитывала.
— А нам-то что до этого?
— Папа, а действительно, как вы могли чуть больше, чем за год родить меня, вырастить и обучить? — неожиданно спросила Лариса.
Мы молчали, поверженные в шок. Милочка робко начала выпутываться:
— Ты же знаешь, что болела…
— Да ничем я не болела! Я же все помню. Я всегда была здорова. А как так получилось, что я за год успела…
— Ладно, Ларочка, станешь чуть постарше — все поймешь. А сейчас иди заниматься.
Она вышла с гордо поднятой головой, самодовольно улыбаясь.
В воскресенье в шесть утра Милочка ушла на базар, а я, едва продрав глаза, лежал в постели, отгоняя от себя остатки сна. Я слышал, как Лариса вышла в туалет, потом в ванную и тихими шагами подошла к двери нашей с Милочкой спальни. Тихонько приоткрыв дверь, она заглянула и нежно улыбнулась, встретившись со мной взглядом.
— Доброе утро. Можно к тебе?
— Входи, доченька. Чего тебе в такую рань не спится?
— Пообщаться с тобой хочу.
Она подбежала к кровати и, прежде чем я успел опомниться, нырнула под мое одеяло. Не зная как себя повести, чтобы не обидеть ее, я попытался отодвинуться. Но она крепко обхватила мои плечи и обняла меня коленом.
— Ларочка, так нельзя с папой. Это нехорошо.
— Почему нехорошо? Просто я люблю тебя, вот и все.
— Любовь к отцу нужно проявлять иначе, моя радость.
— А не к отцу?
— Но я же отец тебе.
— Папа, я все уже знаю.
— Что, что это ты уже знаешь?
— А то, что никакие вы мне не родители, а я никогда не болела. Вы все выдумали, чтобы объяснить мне мое появление на свет.
— Это кто тебе сказал такие глупости?
— Никто. И никакие это не глупости. Я все прочла в твоей коричневой тетради. Ты нашел в лесу яйцо, за которым ухаживал, а потом из него появилась я. Теперь мне все стало понятно. Непонятно только откуда взялось это яйцо и как можно объяснить появление из него человека, внешне не отличающегося от всех прочих.
— Кто тебе позволил рыться у меня в столе? Ты ничего не поняла. Это все выдумка, материал для фантастического произведения!
— Нет, папочка, ты обманываешь меня. Я же понятливая, ты знаешь. Я люблю тебя, сколько себя помню. Маму… ее тоже люблю, но по-другому. Я твоя… вся твоя…
Она обнимала меня, извиваясь и страстно дыша. У меня потемнело в глазах. Я забыл обо всем на свете, хотелось только впиться в нее губами и целовать, целовать без конца. Но она, не дожидаясь этого, сама в меня впилась страстным поцелуем, потом еще, еще…
— Ларочка, что ты делаешь?… Полюби лучше молодого парня… А я, я… стар для тебя…
— Нет, меня тянет только к тебе… Остальные мне безразличны. Ты мой… мой… А я твоя, только твоя…
Близость молодого, теплого, упругого женского тела, ее горячее дыхание и страстный шепот помутили мой разум, и я накинулся на нее, как хищник на жертву. А она стонала и вскрикивала, закрыв глаза. Ее белые тяжелые волосы разметались по подушке, ее влажные губы, раскрасневшиеся щеки и белое как мрамор тело — все в ней было неописуемо прекрасно и дышало, кипело огненной страстью. И мы сливались воедино вновь и вновь, пока я окончательно не обессилел.
— Ларочка, зря ты это сделала. Как нам теперь дальше быть?
— Не знаю. Все решится само собой, вот увидишь.
— Да, но как решится? Чем все кончится?
— Во всяком случае, ничем плохим это кончиться не может.
Она любовно погладила мои плечи и грудь, наклонилась над моим лицом и нежно поцеловала меня в губы. А когда она снова откинулась на подушку, я увидел, что дверь в спальню приоткрыта, и на пороге стоит Милочка. С минуту мы все пребывали в оцепенении.
— Так вот почему ты
