— Ну, не то, чтобы очень, но кое-что умею.

— А у меня нет компьютера. Можно к тебе приходить иногда, чтобы позаниматься на компьютере? Подучишь меня тому, чего я не постигла еще.

— А мама говорила, что ты отличница и знаешь все.

Галя усмехнулась.

— Ну, это громко сказано. Всего никто не знает, разве что Господь Бог. А быть отличницей — это еще не значит знать лучше других.

— Почему же ты тогда отличница?

— Вот пойдешь в школу, сама поймешь. Ну, ладно. Я пойду. Звони мне и приходи в гости, когда сможешь.

— Спасибо, Галочка. Ты такая хорошая! Прелесть!

— Да нет, обыкновенная. Ты мне тоже нравишься. До свидания.

Галя вышла, а Лариса проводила ее до выхода. Она вернулась в приподнятом настроении.

— Галя мне понравилась. Очень. Можно, я буду с нею дружить?

— Да, Ларочка, дружи, это просто необходимо.

Галя и Лариса, к нашей радости, быстро подружились. Теперь Лара требовала наряды, просилась в компанию Галиных друзей, часами болтала с нею по телефону. Потом она стала интересоваться ее подругами. Все меньше она задавала глупых вопросов. Галя ей приносила книги, а Лариса буквально глотала их. Она перестала смотреть все телепередачи подряд, быстро оценила классические произведения. Галя диву давалась, как можно так быстро все запоминать и соображать.

— Ну, Лариска, ты — потрясная! Еще месяц тому назад ни бельмесы не смыслила в физике, а сейчас вот меня консультируешь! А все же, где ты раньше училась?

— Я тебе уже говорила, помнишь? Нигде. Меня папа с мамой учили.

— Папа с мамой? — Галя удивленно посмотрела на Милочку. Она-то знала, что никакие мы с нею не папа с мамой, и что Милочка сама здесь появилась всего лишь немногим более года тому назад.

Чтобы разрядить обстановку, я сказал, что Ларочка всегда была очень способной и умной девочкой. Но неловкая обстановка после моих слов не исчезла. Через несколько минут Галя ушла домой, а Лариса, едва закрыв за нею дверь, спросила:

— Папа, а сколько мне лет?

Мы ожидали какого угодно вопроса, только не этого. Я усиленно думал над ответом, но ничего подходящего в голову не приходило. Выручила Милочка.

— Чуть меньше, чем Гале — пятнадцать.

— Пятнадцать… А почему я не помню ни одного дня рождения? Гале вот, каждый год справляют.

— Раньше в этом не было необходимости, а двадцать второго августа обязательно справим.

— Это мне уже шестнадцать исполнится?

— Нет, пятнадцать. Это я приблизительно сказала.

— А почему вы меня в школу не отдали в семь лет, как Галю?

— Ты болела, Ларочка.

— Чем? Какой болезнью?

— Ну, это сложно объяснить. Ты же не врач, не поймешь.

— Я никогда не была глупой. Расскажи, чем я болела? Ты же врач. Скажи диагноз.

— Понимаешь, это связано с потерей памяти. Когда ты была маленькой, ты заболела гриппом и получила осложнение на голову. Но теперь все в порядке, голова у тебя нормальная, даже лучше, чем у многих других.

— Странно. Я помню, как вы с папой меня учили ходить, рассказывали, где стол, где окно, учили читать. А вот маленькой я себя совершенно не помню.

— Я же сказала, что ты потеряла память.

Лариса не сказала в ответ ничего, только как-то грустно посмотрела на Милочку, потом на меня и ушла в свою комнату.

— Как достать ей документы?

— Я уже думала над этим. Один мой пациент согласился помочь за двести долларов. Только спросил, какие данные записать ей в свидетельство о рождении.

— Имя и фамилия у нее уже есть, отчество тоже…

— Ты хочешь, чтобы она носила твою фамилию? И отчество по тебе?

— Разумеется. А как же еще?

— А матерью меня запишешь?

— А ты что, против?

— Нет, не против, но она потом спросит, как это так, что мы с тобой состояли в браке — я с Толиком, ты со Светкой, а родили ее вместе. Да и все люди будут задавать ненужные вопросы.

— Что поделаешь, история появления на свет нашей Ларочки прямо скажем, невероятная. Все равно придется выкручиваться.

— Лучше давай выдадим ее за дочь либо твоих, либо моих родственников, которые, скажем, погибли в автокатастрофе. А ей вроде как признаемся потом.

— Согласен, только мог же мой родственник иметь такие же имя и фамилию, как и я?

— А мать?

— Пусть ее тоже зовут Людмила, а фамилию сама придумай. Сразу в глаза не бросится, а потом выкрутимся. А как этот твой пациент бумагу выпишет?

— Не знаю, за это мы ему деньги заплатим. При нынешней неразберихе…

— А уголовщины в этом нет?

— Тогда само рождение Ларочки тоже уголовщина?

— Ладно, уговорила.

Так у Ларисы появились документы. Осенью мы ее определили в школу. Милочка все формальности уладила опять-таки через своих пациентов, так что Лариса пошла в девятый класс после вступительного экзамена, который выдержала великолепно. Только на два-три вопроса она дала наивные и удивительно странные ответы. Но учителя на это не обратили особого внимания, девочка болела и жила до сих пор где-то в Средней Азии. Ничего, мол, удивительного.

А училась она всем на зависть. Английский усваивала на ходу. Я купил ей кассеты, компьютерные диски с уроками. И все это она запоминала с первого раза, после первого же прослушивания. Слушала англоязычные радиопередачи, смотрела фильмы, читала книги, беседовала на улице с иностранцами. Параллельно сама собой она стала усваивать немецкий, французский и другие языки, просила меня покупать ей книги, кассеты и диски для их изучения. При этом она не прилагала никаких героических усилий, никакого особого прилежания. Все получалось само собой. Учителя даже опасались за ее здоровье — не слишком ли мы девочку нагружаем.

Вскоре у нас в доме не осталось ни одной книги, которую бы Лариса не причитала и не запомнила до мелочей. В библиотеках она стала частой посетительницей и удивляла библиотекарей и скоростью чтения, и качеством запоминания. Так что нам с Милочкой было чем гордиться.

Наши дети и знакомые вскоре привыкли, что мы с Милочкой составляем супружескую пару. Никто больше не злословил. Только Лариса вызывала у многих массу вопросов: чья она, да как у нас оказалась. Мы выкручивались, как могли, но вскоре привыкли и к этому.

Лариса вела себя как любящая дочь. Особую привязанность она проявляла ко мне. Любила меня обнимать, целовать, садиться ко мне на колени, ложиться рядом на диван, гладить меня и прижиматься ко мне. Мне это было неописуемо приятно, но Милочке — явно пришлось не по вкусу.

— Ларочка, так нельзя себя вести. Папа —