Уходящее за горизонт солнце тускнеет. Становится розовым.Лизи обнимает Скотта, прижимает к себе. Его рука ложится на её плечи, и намгновение-другое он прячет лицо в её волосах.

— Ты очень сильно любил его, — говорит Лизи.

— Он был моим братом, — отвечает Скотт, как будто это всёобъясняет.

И пока они стоят в сгущающемся сумраке, она видит что-то ещёили думает, что видит. Ещё одну доску? Похоже на то. Такую же доску, из которыхсбит крест, лежащую за тем местом, где тропа сбегает с заросшего люпином холма.Не одну доску — две.

Это ещё один крест, гадает она, только развалившийся?

— Скотт? Ты похоронил здесь кого-то ещё?

— Что? — В голосе удивление. — Нет. Тут есть кладбище, ноэто не здесь, у… — Он прослеживает направление её взгляда и смеётся. — Вот ты очём! Это не крест — указатель! Пол сделал его во времена первой охоты на була,когда мог приходить сюда сам. Я совсем забыл про этот старый указатель! — Онвысвобождается из её рук и спешит к тому месту, где лежит указатель. Спешит потропе. Спешит под деревья. Лизи не уверена, что ей это нравится.

— Скотт, уже темнеет. Ты не думаешь, что нам пора?

— Ещё минута, любимая, ещё минута. — Он поднимает одну издосок и приносит Лизи. Она может различить буквы, но они практически выцвели.Ей приходится прищуриться, прежде чем удаётся прочитать надпись: К ПРУДУ.

— Пруд? — спрашивает Лизи.

— Пруд, — соглашается Скотт, — через «у», как бул, тыпонимаешь, — и смеётся. И только в тот момент где-то в глубине леса, который онназывает Волшебным (там-то ночь уже точно наступила), хохотуны подают голос.

Поначалу их двое или трое, но издаваемые ими звуки ужасаютЛизи, как никакие другие. По её разумению, кричат хохотуны совсем не как гиены,это крики людей, безумцев, запертых в самых глубоких подземельях какого-нибудьсумасшедшего дома XIX века. Она хватает Скотта за руку, её ногти впиваются вего кожу, и говорит ему (едва может узнать собственный голос), что хочетвернуться назад, что он должен перенести её обратно прямо сейчас.

Издалека доносится едва слышный звон колокольчика.

— Да, — отвечает он и бросает доску в траву. Над ними тёмныйпоток воздуха шевелит кроны деревьев «нежное сердце», заставляя их вздыхать ивыделять аромат более сильный, чем запах люпинов, окутывающий, прямо-такиоблепляющий. — С наступлением темноты место это небезопасное. Пруд безопасен, искамья… скамьи… может, даже кладбище, но…

Новые хохотуны присоединяются к первым. Какие-то мгновения —и их уже десятки. У некоторых лающий смех вдруг срывается на дикий вскрик, иЛизи сама едва сдерживает крики ужаса. Они спускаются обратно, навстречуутробным звукам, иногда напоминающим чавканье грязи.

— Скотт, что это за существа? — шепчет она. Высоко над егоплечом луна напоминает раздувшийся воздушный шар. — Судя по крикам, они вовсене животные.

— Я не знаю. Они бегают на четырёх лапах, но никогда… неважно. Я никогда не видел их вблизи. Ни я, ни Пол.

— Иногда они что, Скотт?

— Встают. Как люди. Оглядываются. Ерунда это. А что неерунда, так это наше возвращение. Ты хочешь вернуться прямо сейчас; так?

— Да!

— Тогда закрой глаза и мысленно представь себе наш номер в«Оленьих рогах». Постарайся как можно чётче визуализировать его. Мне этопоможет. Послужит нам толчком.

Она закрывает глаза — и на короткую жуткую секунду ничего неможет увидеть. Затем из мрака выплывают комод и столики по обе стороны кровати,подсвечиваемые луной, когда той удаётся прорваться сквозь облака, обои(переплетённые розы), металлические ножки кровати, забавный скрип пружин,раздающийся всякий раз, когда кто-то из них шевелится. Внезапно эти ужасныезвуки, издаваемые существами, которые смеются в (Лесу Волшебном Лесу) окутанныхтьмой деревьях, становятся тише. И запахи слабеют, а потому какую-то её частьохватывает грусть (они покидают это место), но главным образом Лизи испытываетоблегчение. Телом (разумеется), разумом (по большей части), но прежде всегодушой, её бессмертной долбаной душой: люди вроде Скотта Лэндона могутотправляться на прогулку в такие места, как Мальчишечья луна, но странность икрасота созданы не для обычных людей вроде неё, если сталкиваешься с ними не настраницах книги или в безопасной темноте кинотеатра.

«И увидела-то я лишь самую малость», — думает она.

— Хорошо, — говорит ей Скотт, и она слышит в его голосеоблегчение, удивление и радость. — Лизи, ты чемпионка «в этом». — Вот как онзаканчивает фразу, но ещё раньше, прежде чем он отпускает её, Лизи знает…

— Я знала, что мы дома, — закончила она и открыла глаза.Воспоминания были столь яркими, что на мгновение она ожидала увидетьподсвеченную луной спальню в ныо-хэмпшироком отеле, где они провели две ночиподряд двадцатью семью годами раньше. Серебряную лопату она сжимала так крепко,что ей пришлось усилием воли заставлять пальцы разжиматься один за другим. Апотом она приложила «усладу», вязаный квадрат (залитый кровью, ноуспокаивающий), обратно к груди.

И что потом? Ты собираешься сказать мне, что было послеэтого? После всего этого вы оба перевернулись на другой бок и заснули?

Именно так, кстати, всё и было. Она уже настроилась забытьувиденное, а Скотт стремился к этому даже больше, чем она Ему потребовалосьсобрать всю волю в кулак, чтобы вспомнить прошлое, и удивляться этому неприходилось. Но той ночью она задала ему ещё один вопрос, она это помнила, иедва не задала другой на следующий день, когда они ехали обратно в Мэн, преждечем поняла, что необходимости в этих вопросах нет. Первый, заданный, вопроскасался сказанного им аккурат перед тем, как подали голос хохотуны, напрочьотбив у неё всякое любопытство. Она хотела знать, что означали его слова:«…когда мог приходить сюда сам». Речь, понятное дело, шла о Поле.

На лице Скотта отразилось удивление.

— Я уже столько лет не думал об этом, — ответил он, — но да,Пол мог. Это давалось ему с трудом, так же как мне с трудом давался бейсбол.Поэтому по большей части всё делал я, и, думаю, со временем он полностьюутратил этот дар.

Вопрос, который она только собралась задать в автомобиле,касался пруда, к которому можно было пройти, следуя разломанному указателю.Тропа вела к тому самому пруду, о котором он постоянно упоминал в лекциях? Лизине спросила, потому что ответ был слишком уж очевиден. Его слушатели могливерить, что это мифический пруд, языковой пруд (к которому мы всё спускаемся,чтобы утолить жажду, поплавать, даже половить рыбку) — метафора, но она-тотеперь знала, что к чему. Пруд действительно существовал. Она это знала, потомучто знала Скотта как никто. Она знала, потому что побывала там. С Холма нежногосердца сбегала тропа, которая вела к этому пруду через Волшебный лес. И чтобыпопасть туда, нужно было пройти Колокольчиковое дерево и кладбище.