— Но мы не умерли, — пробормотала Лизи. — Он обнял меня исказал, что мы не можем задерживаться надолго, уже темнеет, а с наступлениемтемноты там небезопасно, даже от большинства деревьев «нежное сердце» нужнождать беды. Но сначала он хотел…

— Прежде чем мы вернёмся, я хочу тебе кое-что показать, —говорит он, поднимая Лизи на ноги.

— Ох, Скотт, — слышит она свой голос, очень далёкий ислабый. — Ох, Скотт. — И это, похоже, всё, что она может вымолвить в тотмомент. В определённом смысле ощущения те же, что она испытывала приприближении первого оргазма, только тут из неё всё выходит, выходит, выходит иничего не входит.

Он куда-то её ведёт. Она ощущает высокую траву, котораячто-то шепчет её бёдрам. Потом трава исчезает, и Лизи видит, что они — навытоптанной тропе, проложенной сквозь люпины. Она ведёт к деревьям «нежноесердце», так их называет Скотт, и Лизи задаётся вопросом, а есть ли здесь люди.Если есть, как они могут такое выдерживать? — гадает она. Хочет снова взглянутьна поднимающуюся чудовищно красивую луну, но не решается.

Лизи думает, что говорить она сможет только шёпотом, дажеесли бы Скотт потребовал от неё повысить голос. Ей пришлось приложить немалоусилий, чтобы произнести: «Ох, Скотт!»

Он уже стоит под одним из деревьев «нежное сердце». Ононапоминает пальму, только ствол косматый, зелёный, и космы эти скорее похожи нашерсть, чем на мох. «Господи, я иадеюсь, тут ничего не изменилось, — говоритон. — В прошлый раз, когда я здесь побывал, в ночь, когда ты так разозлилась, ая прошиб рукой стекло этой чёртовой теплицы, всё было нормально… ага, этоздесь!» С тропы он тянет её вправо. И под одним из двух отдельно стоящихдеревьев, которые словно охраняют то место, где тропа уходит в лес, Лизи видитпростой крест, сбитый из двух досок. Из таких обычно сбивают ящики. Надгробногохолмика нет, более того, земля в этом месте чуть провалилась, но крестоднозначно говорит, что перед ней могила. На горизонтальной доске — аккуратнонаписанное слово «ПОЛ».

— Первый раз я написал его карандашом. — Голос Скотта звучитясно и отчётливо, но доносится вроде бы издалека. — Потом попробовал написатьшариковой ручкой, но ничего не вышло, поверхность дерева слишком уж грубая. Смаркером получилось лучше, но надпись выцвела. Наконец я взял чёрную краску изстарого набора Пола для рисования.

Она смотрит на крест в этом странном смешанном светеумирающего дня и набирающей силу ночи, думая (насколько она способна думать):Всё правда. Всё, что случилось, когда мы выходили из-под конфетного дерева,действительно случилось. И то же самое происходит теперь, только на протяженииболее длительного времени.

— Лизи! — Его голос переполнен радостью, и почему нет? Послесмерти Пола он ни с кем не мог разделить это место. Несколько раз приходилсюда, но один. Чтобы скорбеть в одиночестве. — Здесь есть кое-что ещё. Позвольтебе показать!

Где-то звенит колокольчик, очень слабо… звон этот кажетсязнакомым.

— Скотт?

— Что? — Он опускается на колени. — Что, любимая?

— Ты слышал?… - Но звон смолкает. Конечно же, это еёвоображение. — Ничего. Что ты собираешься мне показать? — и думает: Ты и такпоказал мне предостаточно.

Он водит руками в траве, которая растёт у основания креста,но не находит того, что искал, и дурацкая, счастливая улыбка сползает с лица.«Может, кто-то его за… — начинает он, замолкает. Лицо напрягается,расслабляется, с губ срывается истерический смешок. — Да вот же он! Я ужиспугался, что укололся иглой… после стольких-то лет, только этого и не хватало…но колпачок на месте! Смотри, Лизи!»

Ничто, казалось, не могло отвлечь её от окружающей красоты(красно-оранжевого неба на востоке и западе и зелёно-синего над головой,экзотических ароматов, далёкого звона таинственного колокольчика), но маленькаявещица, которую Скотт протягивает ей в умирающем дневном свете, отвлекает. Этошприц, который дал ему отец, содержимое которого Скотт должен был ввести Полу,когда мальчики попали бы сюда. Стальной ободок в основании цилиндра чутьпоржавел, а в остальном шприц выглядит как новенький.

— Это всё, что я мог здесь оставить, — говорит Скотт. —Фотографии у меня не было. Фотографии были только у тех детей, которые ходили в«ослиную школу».

— Ты вырыл могилу, Скотт… голыми руками?

— Я попытался. И вырыл небольшую ямку. Земля-то здесьмягкая… но трава… трава выдёргивалась с трудом, жесткие сорняки… а потом сталотемнеть, и хохотуны начали…

— Хохотуны?

— Как гиены, я думаю, только злые. Они живут в Волшебномлесу.

— Волшебный лес… так назвал его Пол?

— Нет, я. — Он указывает на деревья. — Пол и я никогда невидели хохотунов вблизи, только слышали их. Но мы видели других тварей… я виделдругих тварей… одна из них… — Скотт смотрит на быстро темнеющее пространствопод деревьями, потом на тропу, которая, уходя в лес, едва ли не сразурастворяется в темноте. И в голосе уже слышны нотки осторожности: — Скоро нампридётся вернуться.

— Но ты сможешь перенести нас обратно, не так ли?

— С твоей помощью? Конечно.

— Тогда расскажи мне, как ты его похоронил.

— Я смогу рассказать об этом, когда мы вернёмся, если… Номедленное покачивание её головы останавливает его.

— Нет. Я понимаю, почему ты не хочешь иметь детей. Теперьпонимаю. Если бы ты пришёл ко мне и сказал: «Лизи, я передумал, я хочурискнуть», — мы могли бы это обсудить, потому что был Пол… и есть ты.

— Лизи…

— И тогда поговорили бы обо всём этом. Но если нет — то мыникогда не будем говорить о тупаках, дурной крови и этом месте, идёт? — Онавидит, как он смотрит на неё, и смягчает тон: — Речь не о тебе, Скотт… нетолько о тебе, ты знаешь. Обо мне тоже. Здесь так прекрасно… — Онаоглядывается. По телу пробегает дрожь. — Слишком прекрасно. Если я проведуздесь много времени или просто буду много думать об этом месте, боюсь, красотаэта сведёт меня с ума. Поэтому, если время у нас ограничено, пожалуйста, хотьраз в твоей долбаной жизни будь краток. Расскажи мне, как ты его похоронил.

Скотт наполовину отворачивается от неё. Оранжевый светзаходящего солнца проводит полосу на его теле. По лопатке, талии, округлойягодице, длинному бедру. Он касается перекладины креста. В высокой траве, едвавидимый, поблёскивает стеклянный изгиб шприца, словно позабытый обрывок мишуры.

— Я забросал его травой и вернулся. Не мог попасть сюдапочти неделю. Заболел. Слёг с высокой температурой. Отец утром кормил меняовсяной кашей, а вернувшись с работы — супом. Я боялся призрака Пола, но такего и не увидел. Потом мне стало лучше, и я попытался прийти сюда с лопатойотца, которую взял в сарае, но у меня ничего не вышло. Сюда я попадая безлопаты. Я думал, что животные… животные… съедят его, хохотуны и другие, нонашёл его на прежнем месте, вернулся домой и попыталься прийти сюда снова, наэтот раз с игрушечной лопаткой, которую нашёл на чердаке в старом ящике дляигрушек. Эта лопатка не исчезла из моих рук, и ею я вырыл могилу, Лизи, краснойпластмассовой лопаткой, которой мы маленькими играли в песочнице.