Возможно, та сцена с телефоном на крыше сыграла свою роль. Но никто не обвинял ее в проявлении эмоций или в том, что она такая, какая есть.

– Я знаю это, – Рюи чуть склонил голову, отвечая на ее последнюю фразу. – А еще я знаю, что ты достойна большего…

– Не… не жалеешь, что не завершил свою коллекцию? – голос Джен дрогнул. – Оставил мне меч.

– Нет, – уголки его губ вновь поднялись в улыбке. – Это был равноценный обмен, который стоил… всего.

Пальцы медленно поднялись по шее к ее лицу. В простых движениях была какая-то своя особенная интонация, если вообще можно так выразиться. Свой ритм. Ничего общего с тем, к чему она привыкла. Ее с каждой секундой тянуло навстречу темной бездне глаз, навстречу прохладной коже. Даже если то, что Рюи сказал – лишь слова, сейчас она безоговорочно им верила.

Когда ее рта коснулись губы, показавшиеся неожиданно мягкими, она лишь подняла руки и вцепилась в ткань свитера на плечах Рюи. В тот раз поцелуй был острее, пронзительнее. Сейчас он просто звал ее за собой.

«Что я делаю? Если пересеку эту черту, разве смогу я вернуться к жизни с Эндрю хоть когда-нибудь?.. Мне страшно, Крис. Но, похоже, это то, чего я действительно хочу…»

***

Дыхание. Прерывистое, наполненное страхом и желанием. И второе, более ровное, прохладное, но сводящее с ума. В одно мгновенье я будто ощущаю их переплетение. То на своем лице, то оно вдруг рвется из груди. А ещё я чувствовала, как с плеч скользила юката. Точно раскрывался кокон, выпуская наружу эмоции.

Жемчужно-белая и смуглая, чуть золотистая от пламени светильника кожа… И темные тени вокруг, которые едва разгоняет тусклый свет. Они как чернильные рисунки на телах, на смятой одежде. На футоне, циновках на полу и изящной ширме. Словно призраки из черной бездны позавидовали двум любовникам и желают поглотить обоих. Но даже у них нет на это сил.

Я как в трансе металась по кровати. Пыталась вырваться из сна, который становился наваждением, и одновременно с этим чувствовала, как по коже ползет холод. Мазки невидимой кисти или прикосновения тонких пальцев. Я выгибалась им навстречу, чувствовала, как замирает сердце в груди, а потом из нее рвется стон. Не знаю, сколько бы еще меня держал в плену этот транс, если бы посреди теней я не увидела лицо склонившегося надо мной мужчины… Завитки темных волос, сверкающие рубиновой тьмой глаза и точеные черты лица. Как на тех фотографиях, что вдруг вспышками начинают сменять друг друга в воспоминаниях.

Будто укушенная в проблемную зону, я подскочила на кровати, сама не понимая, как смогла резко проснуться, и в ужасе зажала рот руками. Меня била дрожь. То ли из-за того, невольным свидетелем чему я стала, то ли потому, что слишком много произошло за сегодня.

Какое-то время сижу и таращусь в темноту, продолжая прижимать ладони ко рту. Но дрожь и не думает уходить. Она лишь усиливается, забирается под кожу, а тело начинает ныть…

Нет-нет-нет!

В ужасе трясу головой и быстро встаю с кровати. Ноги не хотят слушаться. Меня хватает только на то, чтобы включить ночник на прикроватной тумбочке. Я резко оседаю на колени на пол у кровати, обхватываю себя рукой поперек груди, закусываю губу и начинаю рыться в дорожной сумке, ища чертово зелье доктора Розенфельда. Каким бы противным оно ни было на вкус, сейчас это единственный способ отделаться от а… э… этих эмоций. Чужих эмоций, которые мне совсем-совсем не нужны!

Щеки полыхают от стыда, а может, и не от стыда вовсе. Я тяжело выдыхаю и с еще большей паникой начинаю рыться в сумке. Горлышко бутылочки утыкается мне в руку ровно в тот момент, когда я почти отчаялась. Словно даже это гадостное зелье издевалось надо мной.

Выдергиваю пробку зубами, зажмуриваюсь и заливаю в себя противную субстанцию. А потом, пошатываясь, поднимаюсь и пытаюсь добежать до ванны. Добежать и удержать внутри пустого с самого утра желудка единственное средство от моей эмпатической связи с Джен.

Пальцы судорожно хватаются за край умывальника. Я успеваю на миг увидеть в зеркале свое отражение: растрепанные рыжие волосы, лихорадочный блеск в глазах и залитое румянцем лицо. И сгибаюсь почти пополам, стоя на трясущихся ногах.

Не имею ни малейшего понятия, как скоро подействует зелье. Иногда это пять минут, иногда пятнадцать. В отчаянии включаю воду и начинаю возиться с кранами над ванной. Мне нужен максимально холодный, отрезвляющий душ!

Я через голову стягиваю с себя футболку Джен и бросаю ее в раковину. Ту самую футболку, с изображением Данте. Потом снимаю белье, отчего вновь испытываю колючее чувство неловкости и стыда. Забираюсь в ванну, сажусь спиной к падающей сверху воде и отталкиваюсь от бортиков руками, чтобы со стоном оказаться под ледяными струями.

Я обнимаю колени и кладу на щеку на предплечье. Мне хочется только одного – смыть с себя воспоминания и ощущения, которые мне не принадлежат. Отделаться от них! Но я все еще там, в той комнате. И мое тело горит…

Холодная вода барабанит по спине и стекает по позвоночнику, но я перестаю чувствовать. Проваливаюсь в никуда, словно в какой-то разлом между мирами, где все пространство заполнено тягучей темной субстанцией. Кажется, перед этим с моих губ даже сорвался полустон-полувсхлип.

Время будто застыло, пока не начали возвращаться звуки. Сначала шум воды, потом собственный тяжелый вздох, и вдруг я услышала стук из коридора. Услышала достаточно отчетливо, потому что дверь в ванную оставила открытой нараспашку. И все равно не поверила собственным ушам. Резко подняла голову, сидя развернулась и вырубила воду. Надежда на то, что мне лишь показалось, была тщетной. Стук раздался вновь, стал настойчивым.

– Минуту! – выдавила я из себя, а голос прозвучал предательски хрипло.

В номере тут же повисла тишина, отчего я судорожно сглотнула. Меня услышали. Сразу! Боюсь, я заранее знала, кто ждет меня на пороге собственного номера.

Хотя насчет минуты это, конечно, была ложь. Я металась по ванной комнате, до красноты отбиралась полотенцем и не понимала, как унять предательскую дрожь в ногах. Во что мне одеться, не понимала тоже.

В районе груди на натянутой наспех футболке появились два влажных пятна. Я раздраженно возвела глаза к потолку, смежила веки и попыталась досчитать до десяти. Плюнув на все, я босая вернулась в комнату, схватила с кровати одеяло и, завернувшись в него, поплелась к двери.

В ответ на дежурное «Кто там?» сначала не ответили. От этого я испытала радость, но так же внезапно она сменилась разочарованием.

– Это я, – раздалось из коридора.

В тихом голосе Драйдена мне послышалась усталость. Но было в нем что-то еще. Возможно, досада?

Собравшись с духом, я щелкнула замком и потянула дверь на себя. Чем больше она открывалась, тем более неуютно мне становилось. На нем не было пиджака и галстука. Ворот рубашки расстегнут.

В голове почему-то встала картинка, как директор в раздумьях мерит шагами свой номер, а потом слышит то, чего ему бы лучше не слышать. Интересно, исказилось ли его лицо в этот момент? Или он остался бесстрастным?