Ему же принадлежали такие перлы, как «Пресса не должна обольщать себя иллюзией, будто она четвертая власть» и «Да плевать мне на эту четвертую власть!»[191].

Первой, на ком он хотел продемонстрировать это «плевать», оказалась газета «Известия». В советские годы она была печатным органом Верховного Совета СССР, а потом вырвалась на волю. Ее журналисты старались выдерживать взвешенно прогрессивную линию, что не мешало обличать Хасбулатова, его фальшиво мягкие, но в сущности диктаторские замашки. Хасбулатов попытался протащить постановление ВС о возврате «Известий» в ведение Верховного Совета и, когда это не удалось (депутаты ссориться с прессой не хотели), пригрозил решить этот вопрос самостоятельно. Никто не понял, что он имел в виду. Выяснилось очень скоро.

9 октября милицейский патруль задержал мужчину, вооруженного пистолетом ПМ, который вместо того, чтобы расплатиться с таксистом, угрожал его убить. Задержанный оказался двоюродным братом Хасбулатова, а пистолет ему был выдан Управлением охраны объектов высших органов государственной власти и управления России (УООГВ) по указанию Хасбулатова, которому Управление подчинялось. Прошло несколько дней, и трое сотрудников УООГВ что-то не поделили с прохожим, начали его избивать. Проходивший мимо сотрудник милиции попытался их урезонить, был ими бит и применил оружие на поражение: один из нападавших был убит, другой — тяжело ранен. Еще несколько дней — и, выполняя угрозу Хасбулатова, сотрудники УООГВ захватили здание «Известий».

Около пятисот сотрудников УООГВ стали фактически личной гвардией председателя Верховного Совета. Вдобавок ко всему УООГВ по указаниям Хасбулатова выдавал боевое оружие его родственникам. «Неверный Руслан», как мы между собой называли председателя ВС, обыгрывая название недавней повести Георгия Владимова, «Верный Руслан», прорабатывал сценарии, выходящие за пределы парламентской деятельности, с привлечением земляков и родственников в качестве ударной силы.

Появление этого нового качества в противостоянии президент — ВС отразила позиция коллегии Министерства обороны, на которую министр Грачев пригласил и меня: все военачальники высказались в поддержку президента, за прекращение политической войны и подчеркнули свою готовность следовать за Верховным Главнокомандующим. Тут же объявили о приостановке вывода войск из стран Балтии до полноценной подготовки новых мест расквартирования для военных и членов их семей — поспешный реверанс в сторону измученной армии.

Примечательно, что на коллегии МБ Баранников предложил значительно более округлую формулировку: «коллегия отвергает любые попытки использовать МБ в качестве инструментария в политическом противоборстве». Это не осталось незамеченным.

С этих октябрьских дней 1992 года стало ясно, что сосуществование главных антиподов, сильного президента и всевластного съезда продлится недолго.

Так что отказ ВС перенести сроки VII Съезда с декабря на середину следующего года, о чем просил Ельцин, был само собой разумеющимся: депутаты рвались увидеть аутодафе Ельцина и его соратников в Кремлевском дворце.

Так же и последовавший призыв «Демократической России» разогнать съезд никого не удивил. Слухи о том, что соответствующий президентский указ готовится, не утихали. Сторонники Ельцина в парламенте (объединение «Коалиция реформ») и на улицах («Демократическая Россия») все настойчивее требовали его принятия. Их главные противники, из «Фронта национального спасения» (кто-то из корреспондентов остроумно прокомментировал это заголовком «Где фронт — там война»), объединившего радикальную лево-правую (в нашей классификации — красно-бело-коричневую) оппозицию, делали ставку на отставку Ельцина и правительства Гайдара. Центристы из Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП), «Гражданского союза» и парламентского блока «Демократический центр» претендовали на роль «здоровой третьей силы», а на самом деле боролись за места в правительстве, причем логика борьбы все больше вела их к необходимости выбора «С кем вы?».

Взаимное отторжение превращалось в ненависть. Перед VII Съездом народных депутатов РСФСР Ельцин отправил в отставку Бурбулиса и Полторанина, а также руководителя телевидения Егора Яковлева. Это, в сущности, ничего не поменяло в отношении к президенту его врагов, но его друзей покоробила готовность Ельцина разбрасываться близкими людьми (Бурбулис, Полторанин) и оскорбило двуличие по отношению к Егору Яковлеву, которого Ельцин снял «за грубые нарушения в освещении межнациональных конфликтов», хотя было ясно: это была лишь неоправданная жертва в политической игре[192].

Так что уступки Ельцина были бессмысленными, если не считать одного: всему миру демонстрировалось его стремление к компромиссу на фоне растущей агрессивности оппонентов.

Их цели были очевидны: ликвидировать правительство Гайдара, сформировать подконтрольное правительство, ориентированное на отказ от реформ в гайдаровском варианте, резко сократить полномочия президента, а потом и избавиться от него. И все это они могли сделать, пользуясь формальными конституционными полномочиями съезда, на котором число депутатов-сторонников Ельцина сократилось до 152 человек. Правящий класс России подходил к VII Съезду в состоянии такого раскола и нескрываемой ненависти, что можно было, не колеблясь, говорить о начавшейся «холодной гражданской войне», в которой вместо пушек пока еще использовались правовая казуистика и газетные статьи.

1 декабря начал работу затянувшийся на две недели VII-й и, так вышло, последний регулярный съезд народных депутатов. За день до открытия Конституционный суд вернул коммунистическим организациям право на существование. К тому же истек срок дополнительных полномочий, предоставленных президенту год назад. Оба этих фактора добавили смелости (лучше сказать — наглости) вождям оппозиции. День за днем обстановка на съезде накалялась, вплоть до мордобоя у трибуны.

Ельцин неожиданно впал в оцепенение. Его выступления выглядели неподготовленными и неубедительными. Он часами напролет выслушивал клевету и оскорбления, поражая всех неподобающим смирением. Шел на уступки даже тогда, когда депутаты этого не требовали. Например, сам предложил передать съезду право согласовывать назначение министра иностранных дел. Было полное ощущение, что «несгибаемый Ельцин» надломился.

Я недоумевал: «Что он делает?! Ведь все идет к тому, что его превратят в британскую королеву, чтобы царствовал, но не правил, а потом и «царствовать» не оставят — в лучшем случае выкинут на помойку истории. Нужно плюнуть на этот уже позавчерашний съезд, обратиться напрямую к народу, назначить референдум. Нельзя до бесконечности дискредитировать революцию сосуществованием с атавизмами отвергнутого прошлого.

Поделился обеспокоенностью с Коржаковым, лучше других знавшим настроения Бориса Николаевича. В ответ услышал: «Все в порядке. Шеф просто дает им раскрыться».

Бурбулис был менее оптимистичен и полагал, что президент сбился с курса.

Съезд не утвердил Гайдара на посту премьера, и это, возможно, положило предел смирению Ельцина. 10 декабря он вышел на трибуну и начал речь так:

— Граждане России!

Зал загудел. Депутаты мгновенно поняли, что президент через их головы обращается напрямую к народу. А это значит — референдум.

— С таким съездом работать дальше стало невозможно… Вижу поэтому выход из глубочайшего кризиса власти только в одном — во всенародном референдуме. С вопросом о доверии «президенту или съезду», то есть — о роспуске съезда…

Одни аплодировали, другие начали кричать, протестовать.

Закончив основную речь, Ельцин объявил, что никаких изменений в правительстве не будет, призвал своих сторонников создать партию реформаторов