этого гимна независимости стали частые выступления Гамсахурдиа, в общем-то, фашистского характера, с полным отрицанием прав национальных меньшинств, особенно абхазов, осетин, азербайджанцев. И не только выступления: происходила депортация веками живших в Грузии семей. Открытое игнорирование прав людей иного происхождения быстро переросло в нетерпимость к людям иных взглядов. Вспыхнула короткая гражданская война, когда в центре Тбилиси, на проспекте Руставели, рядом со зданием Дома правительства две недели гремела настоящая артиллерийская канонада.

Гамсахурдиа проиграл и бежал.

Его победителей возглавил странный триумвират: Тенгиз Сигуа, бывший директор Института металлургии Грузинской Академии наук, успевший побыть при Гамсахурдиа премьером правительства, и два бывших уголовника: художник и скульптор, создатель вооруженных сил нового грузинского государства Тенгиз Китовани и доктор искусствоведения и «вор в законе» Джаба Иоселиани, создавший военные отряды «Мхедриони» («Всадники»). Взяв власть, они поняли, что им нужна крупная политическая фигура, способная стать «лицом Грузии» и, одновременно, выстроить хоть какое-то управление страной, разодранной межнациональными, межклановыми и политическими противоречиями. Их выбор пал на Эдуарда Шеварднадзе. Оставалось обговорить условия.

Из дневника:

3 марта 1992 г. Вечером в Фонде Горбачёва — презентация. Встретил Бочарова, Травкина, Афанасьева, Примакова, Салмина и многих других. Забавная сцена: разговариваю с Шеварднадзе о его возвращении в Грузию, в разговор встревают М. С. [Горбачёв] и Р. М. [Горбачёва].

4 марта вылетели в Тбилиси: Гавриил Попов, Юрий Лужков, Василий Шахновский, Алексей Пешков и я. В городе нет света, нет молока, обгорелые дома в центре, выбитые окна, из которых свисают обломки рам, люди, висящие снаружи переполненных редких троллейбусов. Гарантии безопасности Шеварднадзе были получены и закреплены.

6 марта с Поповым, Лужковым, Музыкантским и Трубе поехали домой к Шеварднадзе — провожать его перед вылетом в Тбилиси. Прощались в его квартире в Плотниковом переулке. Телефон трещал, не замолкая, и супруга, Нанули Ражденовна, каждую минуту громко объясняла очередному собеседнику, что «вылетаем завтра, но лучше об этом никому не говорить».

В первой половине 1992 года вспыхнули войны в Таджикистане, Азербайджане, Армении, Молдавии, где части российской 14-й армии явили признаки непослушания министру обороны.

Как-то вечером позвонил по телефону оперативной связи в Степанакерт (эта система связи продолжала работать, и операционным языком оставался русский): узнать, что с семьей моего однокашника Рафика Арутюняна. Ответила девушка с характерным акцентом: «Позвоните, пожалуйста, позже. У нас только что закончилась бомбардировка, и люди еще сидят по подвалам».

Подошел к окну кабинета и долго смотрел на сумрачную, плохо освещенную, но мирную и теплую Москву. Думал: ни в коем случае игры политиков не должны доводить до войны, разрушая нормальное человеческое существование.

Шеварднадзе тогда тоже не удержался от искушения «маленькой победоносной войной», выбрав в качестве мишени Абхазию. Война закончилась поражением Грузии, но Шеварднадзе сумел переложить ответственность на окружение, избавиться от Сигуа — Иоселиани — Китовани и продержаться на посту президента восемь лет. Но не смог избавиться от типичной для лидеров многих постсоветских государств тяги к пожизненному правлению и в конце концов был отстранен отвласти Михаилом Саакашвили.

Успехом российской внешней политики стало то, что удалось постепенно остановить массовое кровопролитие, разрушения, депортации. Конфликты в Карабахе, Приднестровье, Абхазии, Южной Осетии были «заморожены», в Таджикистане — вообще остановлен. При этом почти все (кроме стран Балтии и Украины) согласились с тем, что Россия, пусть и временно, играет роль арбитра на постсоветском пространстве и что политические права почти всюду принесены в жертву стабильности и миру.

С остановкой военных действий между Абхазией и Грузией связан курьезный эпизод. Переговоры о перемирии велись в Москве, в «Президент-Отеле», 3 сентября — между Шеварднадзе и Ардзинбой (лидером Абхазии) с участием Ельцина. Служба безопасности президента проводила штатную проверку территории. Обнюхав «Волгу» во дворе отеля, рыжий шотландский терьер Тим, натасканный на взрывчатку, залаял. Машину разобрали на части — и ничего не нашли. Слава богу, конечно, но так и не поняли, с чего это вредная псина лаяла. Курьез курьезом, но не до смеха. Не та была обстановка в стране и вокруг.

На тех переговорах, понятно, каждая из сторон преследовала свои цели: Ардзинба хотел получить признание независимости Абхазии, Шеварднадзе — территориальной целостности, Ельцин — сохранить за собой роль арбитра с рычагами воздействия на обе стороны. Преуспел только Ельцин.

Через войны и конфликты в постсоветских странах, в России начала формироваться генерация открытых, политически мотивированных убийц, «чегевар», как я их называл. Сейчас зову «бенладенами». Людей, полагавших, что по зову сердца они имеют право ехать убивать в другую страну. Такие добровольцы появились в ходе военных действий в Приднестровье и в Абхазии. Последний случай вообще имел вопиющий характер. В войне приняли участие отряды некоего экстерриториального образования, Конфедерации горских народов Кавказа во главе с Мусой Шанибовым. Их «абхазский батальон» возглавил Шамиль Басаев, ставший позднее известным как один из самых умелых и жестоких командиров чеченских сепаратистов. Нарушая фундаментальный принцип монополии государства на насилие (кроме самообороны), эти люди всегда готовы поехать пострелять. Часто или даже как правило, их военные приключения соседствуют с общеуголовной деятельностью — вольница есть вольница.

Как я предсказал Путина — в 1992 году

Весной 1992 года переехал на служебную дачу, закрепленную по должности за начальником Московского управления министерства безопасности России. Тогда это было скромное по нынешним понятиям место (и дом, и поселок).

На центральной площади, которую сейчас озаряют дорогие и престижные «Царская охота», «Глобус Гурме», «Ле Маре», «Марио», «Osteria», была придорожная закусочная вроде тех, что и сейчас увидишь в российской глубинке. В ней мой младший восьмилетний сын Алеша летом подрабатывал, расставляя и убирая раскладные столики и стулья за пачку чипсов и бутылку «Фанты»[193]. А на поле, где сейчас типично «деревенские» магазины «Мазератти», «Ламборджини», «Армани», выращивали кормовые травы для ликвидированного вскоре молочного совхоза «Горки-2». Сама дача — одноэтажный дом в три комнаты, участок — 15 соток.

Позвонил Мурашев и попросил о встрече в неофициальной обстановке. Немного удивился: конспиративная встреча начальников московской милиции и московского ГБ предполагает что-то необычное. Попади она в поле зрения прессы, вопросов не оберешься. На даче я в это время жил один (детям нужно было ходить в школу). Все условия для откровенной беседы. Тем не менее, Аркадий предложил выйти погулять.

На улице он задал вопрос, ради которого и приехал:

— Как ты думаешь, кто мог бы быть следующим президентом после Ельцина?

Подумав несколько минут, ответил:

— Сергей Степашин.

Весной 1992 года Степашин — фигура, не очень известная за пределами Санкт-Петербурга. На слуху, в том числе в качестве возможных преемников, были уже знаменитые Бурбулис, Собчак, Скоков и еще пара-тройка политиков. Поэтому Мурашев очень удивился. В переводе на литературный русский его реакция была приблизительно такой:

— Евгений, ты, наверное, находишься не в лучшей интеллектуальной форме. Это очень странная точка зрения. И кто такой этот Степашин?

Пришлось