свободно, право, подаренное стране Горбачёвым и оберегаемое Ельциным, за прошедшие годы успели оценить. Из-за этого даже многие попутчики Хасбулатова с неодобрением относились к его постоянным угрозам и попыткам приструнить «четвертую власть».

Большим влиянием в оппозиции пользовались носители идеи объединения вестернизованной экономики с сильным государственным регулированием, авторитарной государственностью, имперской внешней политикой и националистическим протекционизмом. Они не отрицали полезности хотя бы декоративных демократических институтов и независимого суда, частной собственности, активных связей с зарубежьем.

Еще одной особенностью было то, что водораздел проходил не между партиями, не между властью и оппозицией. Он проходил внутри власти, и обе стороны противостояния пытались перетянуть на свою сторону силовые структуры государства.

Это могло пагубно повлиять на состояние вооруженных коллективов, но гражданская зрелость их руководителей удержала страну от полноценной гражданской войны на территории, нафаршированной оружием массового поражения и смертельно опасными производствами.

Логика противостояния 1993 года была замысловатой.

Поначалу Ельцин отступал и шел на компромиссы, словно бы не видел иллюзорность влияния своих оппонентов, возглавляемых Хасбулатовым.

Потом пошел на резкое, но неподготовленное обострение, анонсировав в апреле указ «Об особом порядке управления страной».

Потом отступил, но на референдуме его поддержал народ. Созвал Конституционное совещание. Укрепил ряды сторонников отставкой Баранникова, Дунаева, Скокова.

Потом наступила «война компроматов», когда вместо борьбы с коррупцией коррупция стала инструментом борьбы.

И только потом Вторая гражданская война перешла на три дня в горячую форму.

* * *

После декабрьского (1992 г.) VII Съезда сохранялась надежда на мирный исход. Демократы были уверены, что назначенный съездом референдум 11 апреля поддержит именно президентский проект Конституции, над которым работала творческая группа, руководимая Сергеем Алексеевым и Сергеем Шахраем. Что после этого уйдет в историю съезд, пройдут новые выборы, сформируются новые органы власти.

Важно было предельно открыто дорабатывать проект. Но не следовало доверить это отжившему свое съезду депутатов с советско-коммунистическим ДНК и курируемой Съездом Конституционной комиссии.

Однако руководство Верховного Совета и самые оголтелые краснокоричневые на улице торпедировали мирный процесс. Пришлось выяснять отношения в совсем ином стиле. Первый гром прогремел в конце января.

Конфликт центральных властей переполз в регионы, где руководители, играя на противоречиях в Москве, получали новые полномочия, щедро оставляя ответственность за центром. Формировались почти неподконтрольные центру уделы («Уральская республика», суверенный Татарстан, «красный пояс»[198] и др.). Губернаторы потребовали ввести мораторий на выборы и на референдум: они опасались, что к выборам федеральных властей приурочат и региональные выборы. На фоне трудностей, рожденных реформами, выходить на голосование им было совсем не с руки. Мы поднапряглись и за два дня губернаторский «мятеж» смягчили до уровня осторожных оговорок.

Одновременно, осознав, что победит президентский вариант Конституции, Хасбулатов резко изменил позицию по отношению к референдуму. Атаку он начал, как уже случалось, на встрече с иностранцами. На этот раз не повезло даме — министру иностранных дел Канады Барбаре Макдугал, которой он пожаловался 4 февраля, что парламент был вынужден (!) согласиться с проведением референдума и что поэтому вся ответственность за негативные последствия лежит на президенте.

Для начала он предложил вынести на референдум вопрос о досрочных выборах президента и народных депутатов… весной 1994 года. Это была попытка похерить достигнутый компромисс и еще на год продлить мучения двух мышек (президента и правительства) в лапах претендующей на всевластие и, одновременно, безответственность кошки (председателя Верховного Совета).

Из дневника:

16 февраля. Б. Н. убыл на дачу на 12 дней.

18 февраля. Вечером выступал Ельцин о референдуме, Конституционном соглашении и Учредительном собрании — жестко.

20 февраля. Хасбулатов в Новосибирске потребовал подчинить МБ и МВД на местах Советам, изгнать представителей президента.

Выступая в Новосибирске на собрании руководителей представительных органов власти, Хасбулатов безоговорочно отверг идеи референдума, Учредительного собрания, ограничения полномочий съезда, о которых договорились во время VII Съезда. И поддержал идею внеочередного съезда, причем, уже не таясь, поставил вопрос о необходимости сократить полномочия президента, что не оставляло сомнений в возможной будущей повестке. Были помянуты и «некоторые политиканы союзного, республиканского и провинциального масштаба».

Все это вызывало ощущение жульничества. Хасбулатов (а 2 марта — и гарант декабрьского соглашения Зорькин) поставил крест на референдуме и, таким образом, вышел из декабрьского соглашения, под которое Ельцин уже убрал несколько своих твердых сторонников, включая Гайдара. Так себя и на катране не ведут, разве что в фильме «Маверик»[199].

Выступления Хасбулатова оставили ощущение, что этот неглупый человек переступил порог, за которым теряется чувство опасности и возникает иллюзия, что все дозволено. Но и понять его было можно: покладистость Ельцина продолжала удивлять.

Давно замечено, что в густой наэлектризованной толпе безумие распространяется исключительно быстро. 23 февраля, годовщина придуманных побед и оттого — День Советской Армии и Военно-морского флота стал днем буйства леворадикалов. К тому времени митинговую инициативу прочно захватили наши оппоненты, выводившие на протестные акции разношерстную публику от хорошо в советском понимании одетых (пальто с каракулевыми воротниками и пресловутые пыжиковые шапки) мужчин до истерически агрессивных женщин. Запомнился марш по Тверской женщин, надевших на головы кастрюли и четыре часа (!) колотивших по ним ложками до полного одурения. Лидеры — Анпилов, Бабурин, Терехов и Макашов — день ото дня становились все озлобленнее. В их высказываниях нет-нет да и проскальзывали фразы о перевороте, свержении, жидомасонах — подстрекательство уже не к гражданскому неповиновению, а к насилию.

В начале февраля Лужков осуществил наш прошлогодний план и огородил середину Манежной площади для будущей реконструкции. Заявители, однако (кроме клонов «Трудовая Россия» и «Трудовая Москва» были еще «Фронт национального спасения» и «Союз офицеров» — первый случай почти полного сосредоточения протестного ресурса), настояли на своем праве идти 23-го в центр.

Всё прошло бы гладко, если бы не взыграло ретивое у Аркадия Мурашева. Он был снят с должности начальника московской милиции прямо ко Дню милиции в прошлом ноябре (еще раньше оставил пост начальника Управления МБ по Санкт-Петербургу Сергей Степашин, и из комиссаров-демократов в силовых структурах я остался один). И вот теперь решил поэкспериментировать — посетить враждебное, прямо скажем, мероприятие.

— Аркадий, зачем?!!

— А почему я не имею права придти на любую демонстрацию. Они же к нам приходили, и никто их не трогал.

Скорее всего, Аркадия, оставшегося в глубине души ученым из Института высоких температур АН СССР, интересовал ответ на вопрос: «А что если?», имевший в данном случае отнюдь не эпистемологическое содержание. Tu l’as voulu, Georges Dandin![200] Несколько тумаков и пинков выпало на долю отважного искателя научной истины. Оная была нагляднейшим образом установлена.

В эти же дни состоялось еще одно действие, способствовавшее усилению коллективного психоза: три сотни военных, собравшись украдкой, объявили себя «Всеармейским собранием» и учинили «офицерский суд» над Министром обороны Павлом Грачевым. Павел Сергеевич, понятное дело, разъярился, и гоняли «призрачный полк» по