были открыты ворота Спасской башни.

В кабинете руководителя администрации президента кроме Филатова были Сергей Шахрай, вице-премьер Владимир Шумейко и… Дмитрий Якубовский («Генерал Дима»)[205].

Лица у всех растерянные, обеспокоенные.

— Что делать? Импичмент будет. А сил противостоять съезду нет.

— Как? Вы выпускаете указ, на имея гарантированной поддержки силовиков и регионов?

— Мы говорили президенту, что сейчас этого делать нельзя. Но он никого не хочет слушать.

— А что за указ?

Посмотрев указ, понял, что он близок неофициально распространявшимся версиям и, конечно, дает железобетонные основания для обвинения президента в нарушении Конституции.

Само по себе это не казалось пугающим, о необходимости такого шага говорили с сентября 1991-го. Гораздо опаснее казалось продолжать соблюдать эту Конституцию, смесь советско-партийного лицемерия и поспешной установки правовых заплат на конституционную шинельку.

Но тут выяснилось, что «продуманный стратегический план» — всего лишь скверно подготовленный экспромт. К тому же, объяснили мне, генеральный прокурор Степанков, не поднимая шума, уже начал собирать материалы на тех, кто готовил Ельцину речь.

Предложил несколько второстепенных действий. В частности, обратиться к Сергею Алексееву, бывшему председателю Комитета конституционного надзора СССР, за правовой оценкой поспешной работы КС, ставшей первым шагом в подготовке к импичменту. Тут, правда, возникли сложности: в этом своем качестве Алексеев оказался не на высоте в дни августовского путча 1991 года.

От таких шагов практической пользы было бы мало. Поинтересовался:

— Указ уже официально представлен, разослан, опубликован?

— Еще нет.

— Дайте мне бумагу, кабинет и чашку кофе. Попробую подработать его.

В этот день вдохновение гуляло где-то поблизости, так что с работой управился примерно за час. «Заказчикам» получившийся текст в целом понравился. Шахрай, Якубовский и подошедший помощник президента Юрий Батурин подтвердили, что текст не даст никаких юридических поводов для импичмента. Они быстро довели набросок до полного блеска. Филатов отправился уговаривать Ельцина (что было трудно: президент находился в тяжелом душевном состоянии — накануне умерла его мать) принять этот вариант.

А я с чувством перевыполненного долга вернулся в Московское управление к прямым обязанностям.

26 марта открылся IX Внеочередной съезд народных депутатов. Хасбулатов сразу дал понять, какую задачу он постарается решить: «Обращение президента от 20 марта… вывело ситуацию в стране из конституционного русла. Позиции Конституционного суда и Верховного Совета вам также известны. Настала очередь съезда». Заявил также о необходимости новых изменений в Конституции, о том, чтобы формирование правительства передали съезду.

И тут пришел президентский указ — уже под названием «О деятельности исполнительных органов до преодоления кризиса власти». Без самых жестких пунктов. Решение о назначении референдума осталось, но — о доверии исключительно президенту. Повторю: опубликованный текст не давал никаких юридических поводов для импичмента. Я со стороны злорадно наблюдал замешательство оппонентов. Руководство ВС стало лихорадочно готовить новый вариант постановления: «…просить президента привести тезисы своего телеобращения в соответствие с Конституцией» (чушь какая-то!).

В особенно неловком положении оказался КС: ненужная поспешность его решения стала очевидна, но теперь у него еще была возможность отозвать заключение о признаках нарушения Конституции в телевыступлении Ельцина. Однако Конституционный суд свое заключение не отозвал и тем сохранил основания для импичмента. Воинствующая часть депутатов, сплотившаяся вокруг Федерации независимых профсоюзов и «Гражданского единства», вела дело к отстранению главы государства от должности, хотя отрицать право президента провести опрос населения о доверии самому себе (а значит и проводимым им политическому курсу и экономическим реформам) было невозможно. Но они понимали, что заручившийся народной поддержкой Ельцин вести себя станет совсем по-иному. Что может повториться сюжет противостояния Ельцин — Горбачёв, в котором за одним было всенародное голосование, за другим — поддержка съездовской массовки. Известно, кто победил. Так что импичмент «здесь и сейчас» был их последним шансом.

И спустя много лет IХ Съезд вспоминается как действо с серьезным коллективным психическим отклонением, фарс с постоянным политическим переодеванием основных персонажей. Беспощадная борьба зарвавшейся оппозиции за власть украла у страны два года и массу возможностей, упущенных за это время.

У всех за спиной был народ, мучительно тяжело пробивающийся через неизбежные страдания, вызванные крахом прошлых привычных устоев и незрелостью устоев возникающего строя. А на сцене шла борьба за власть нескольких непримиримых группировок: связанных с Ельциным реформаторов, красных реваншистов, национал-империалистов и беспринципных оппортунистов.

Вынесенный 27 марта на обсуждение проект постановления «О неотложных мерах по сохранению конституционного строя РФ», где шла речь и о нарушениях Ельциным Конституции, и о его личной ответственности, и о лишении основных рычагов управления страной предсказуемо вызвали бурную реакцию непредсказуемого в таких ситуациях президента. Он появился на трибуне растрепанный и раскрасневшийся, речь его была неестественно растянутой. «Пьян», — решили все, кто был в зале, в том числе и я. То, как он вел себя, выйдя вечером на прогулку по Тверской, этому предположению не противоречило. Люди на улице президента не освистывали, смотрели на него с любопытством и симпатией, но находиться в многочисленной свите было как-то неловко. Пока шли, вспоминал как в сентябре 1991 г. такую же прогулку, но в противоположном направлении, к Кремлю совершал Горбачёв. Плохая примета.

Демарш этот противников смутил. И ночью был подготовлен уже совместный документ, соглашение президента, Верховного Совета и Конституционного суда — отказ от референдума и выборы президента и Верховного Совета в ноябре.

Сторонники президента чувствовали себя униженными: только что он сказал, что будет опираться на народное волеизъявление, только что они подхватили эту идею, а Ельцин снова все поменял, не спросив у них совета. Многие справедливо расценили его поведение как отношение барина к холопам.

Но и противники возмутились тем, что подготовленный втайне, в кулуарах, документ сохранял ненавистного им Ельцина у власти еще на полгода. А ведь возможность расправиться с ним казалась такой близкой. Да и остальных депутатов покоробило включенное в текст положение о сохранении за ними депутатского статуса на годы вперед. Люди они были вполне земные: за приватизацию служебного жилья сражались самоотверженно и бесстрашно, на посулы были отзывчивы, но все это — шепотком. А тут — громко, на всю страну, на весь мир. Подкупают и соблазняют.

Съезд отверг соглашение с негодованием. Тогда Ельцин вышел к сторонникам, собравшимся на Красной площади, и объявил, что от всенародного голосования не откажется. Сторонников это взбодрило, но осадок от непоследовательности президента остался. Съезд, в свою очередь, решил провести тайное (!!!) голосование о смещении Ельцина и заодно — Хасбулатова.

Все это разогрело уличные страсти, и одному из депутатов-оппозиционеров у стен седых Кремля досталось чемоданчиком по головке.

В это время, однако, было не до шуток. Вопрос о дальнейших действиях в случае, если съезд проголосует за импичмент, оставался открытым. У Коржакова был план выкурить депутатов слезоточивым газом и прервать таким образом работу