class="p1">Подчиняясь этому правилу, российская политическая жизнь имеет свойство обостряться осенью (с конца августа до конца ноября) и весной (с конца февраля до начала мая). В 1992 году всё шло «по графику».

В первых числах сентября Ельцин возбудил мировое сообщество: сначался согласился нанести визит, а потом не поехал в Японию, где его с нетерпением ждали, рассчитывая решить, наконец, вопрос о претензиях на Южно-Курильские острова.

Зато в Москву приехали и в Кремле объявились, откуда ни возьмись, «наследники престола» — по-грузински шумное семейство в составе «великой княгини» Леониды (Багратион), «великой княгини» Марии (Романовой) и «великого князя Георгия Романова» (мама звала его Гоги, а мы между собой — «мальчик Гоги»). Устроенный в их честь прием был комично-торжественен. Высшие должностные лица страны норовили припасть к «царевой ручке», и мне пришлось проявить немалую подвижность, чтобы в этом позорище не участвовать. Похоже, кто-то в президентском окружении (конкретно говорили о Коржакове), ломая голову, как бы обеспечить Ельцину безмятежное пожизненное правление и кем бы себя уберечь от этих демократических придумок — выборы всякие да сменяемость властей — нашли такое средство предохранения: объявить в России царство, пригласить заезжего «наследника» на трон и от его имени вершить судьбы. А визитерам мысль о том, что громадная держава может сама к ним в руки упасть, явно кружила голову.

Если бы только такие забавы оживляли древний Кремль — полбеды. Но с началом сентября взбодрился вернувшийся с отдыха депутатский корпус и почти сразу выплеснул эту энергию в боях отнюдь не местного значения.

Президенту и правительству было мало специальных полномочий, предоставленных год назад. Им невозможно было сосуществование со съездом советских времен, явно склонным к ревизии не частных решений, но стратегии, что превращало стратегию в тактику.

Парламент считал чрезмерными эти специальные полномочия и стремился закрепить всевластие съезда. Он не мог мирно сосуществовать с президентом, претендующим не просто на независимость, но на самостоятельное проведение реформ.

Обе стороны свое видение выражали в различных концепциях Конституции, которую — и это, пожалуй, единственное, в чем они совпадали — нужно было принимать заново.

В возобновившейся, но пока еще подковерной борьбе, стороны каждый день обменивались ударами, стараясь сохранять на лицах вежливые улыбки. К этому Хасбулатов был приспособлен лучше Ельцина, который предпочитал идти на таран и у которого реверансы на татами получались неуклюжими.

В начале сентября столица на один день переехала в Чувашию, в город Чебоксары. Там состоялась встреча, для российской глубинки уникальная. Для обсуждения проблем, рожденных началом экономической реформы (официальная повестка), и разворачивающимся противоборством советской и президентской систем (фактическая повестка) собрались Ельцин, Гайдар, Хасбулатов, губернаторы, министры.

Выступление Ельцина было, вроде бы, умиротворяющим. Он отверг идею досрочных выборов и советов и глав администраций. Но тут же потребовал передать ему контроль над Центробанком[187], выведя его из-под контроля Верховного Совета (читай — Хасбулатова). Хасбулатову это не понравилось.

Через десять дней открылась сессия Верховного Совета, где тон задавали самые бескомпромиссные противники Ельцина.

Обстановка им благоприятствовала. Основные показатели экономического развития страны резко ухудшились. Ускорились спад промышленности и рост цен. За день до открытия сессии курс рубля к доллару упал со 150 до 240. Выступление Гайдара подтвердило: правительство потеряло контроль над ситуацией, требуются экстраординарные меры, чтобы этот контроль восстановить.

В это время я был в поездке Тюмень — Нижневартовск — Сургут — Нефтеюганск. В общении с коллегами по МБ, с областным, окружным (ХМАО) и местным руководством, «нефтяными генералами» на фоне обсуждения местных проблем четко просматривалась общая забота: «Кончайте вы там в Москве знамо чем меряться. Реформы нужны, время уходит, народу и так тяжело, а у вас там грызня. Выбрали линию — так и двигайтесь без оглядки то влево, то вправо».

Возможно, эти настроения повлияли на Хасбулатова, который поначалу умело сдерживал агрессивность лево-правой оппозиции, требовавшей отставки Ельцина и Гайдара, отмены приватизации. Возможно и то, что, понимая определенную уязвимость своих позиций в ВС, он не торопился переходить в атаку, имея в виду переформатировать ВС на ближайшем Съезде. Или, как писал в эти дни парламентский корреспондент «Известий» и мой одноклассник Сергей Чугаев: «Одна из версий, казалось бы, лежит на поверхности, и в истинности ее Хасбулатов неоднократно убеждал за эти дни депутатов из стана оппозиции: не надо мешать правительству двигаться гибельным курсом, а затем на Съезде предъявить счет за все»[188].

Ельцин вернул в парламент одиннадцать законопроектов, часть из которых была прямым вторжением в компетенцию исполнительной власти (например, назначение руководства силовых ведомств). В большинстве своем замечания и поправки президента отклонялись. На митингах, в кулуарах и на трибуне Верховного Совета столкновения между сторонниками и противниками начатых преобразований становились все ожесточеннее. А Ельцин молчал… Наши оппоненты, напротив, с каждым днем вели себя все более развязно. Их риторика становилась хамской, заявления — оскорбительными.

До сих пор не понимаю — заманивал ли их Ельцин в ловушку, демонстрируя нарочитые смирение, уступчивость, нерешительность. Или действительно надеялся уберечь народ от новых потрясений, пусть и дорогой ценой. Или слушал советы консультантов, предостерегавших его от ломки начавшего складываться политико-правого пространства. Или его охватил приступ апатии.

Во всяком случае, выступая на сессии Верховного Совета 6 октября, Ельцин был демонстративно жесток в отношении правительства и максимально корректен к депутатам. Правительство работает плохо, но может работать лучше и нужно его сохранить, Президенту и правительству необходимо постоянное взаимодействие и сотрудничество с Верховным Советом и региональными органами власти.

Среди нас царило непонимание и раздражение: почему он все время отступает, сдает свои позиции и своих соратников? Где Ельцин — бескомпромиссный боец?!

Как всегда бывает в вождистских иерархических системах, пассивность наверху быстро трансформировалась в оцепенение внизу. Первым стряхнул его с себя Михаил Полторанин, занимавший должность вице-премьера, министра печати и информации. Он в лоб атаковал Хасбулатова, публично заявил, что Хасбулатов — запал, который может взорвать обстановку в России.

В ответ Хасбулатов обратился к Ельцину с требованием отправить Полторанина в отставку, а его пресс-секретарь охарактеризовал правительство как практически обанкротившееся.

И пошло-поехало…

Из дневника:

21 октября. Скандал в ВС: а) интервью ГЭБа[189], Полторанина, Козырева о заговоре против реформ в ВС под руководством Хаса[190], Вольского, Травкина; б) «пьянство» Хаса; в) вчерашняя перестрелка милиции и охраны ВС. …

23 октября. Ситуация нагревается: Грачев от армии заявил о поддержке Б.Н. По слухам, Совет безопасности обсуждал отставку членов кабинета, а Б.Н. рассматривал Указ о приостановлении деятельности Советов.

Тут нужны комментарии.

На пресс-конференции для зарубежных корреспондентов Геннадий Бурбулис, Михаил Полторанин и министр иностранных дел России Андрей Козырев продолжили атаку на Хасбулатова, обозначив его в качестве реального вождя контрреволюции и антиреформаторских сил.

Скандалы подхватила пресса, у которой для этого были свои резоны — Хасбулатов пригрозил законодательно взнуздать СМИ.