откровенно глупых инициатив. Правительство осуждали, но отказывались утвердить его отставку. 11 апреля съезд принял решение признать работу правительства неудовлетворительной. Внятной и жесткой реакции Ельцина не последовало. Разозлившись на бездействие президента, написал ему прошение об отставке, но решил отправить через день. Однако 13 апреля подставление щек под оплеухи закончилось. После очередного глумливо-хамского выпада Хасбулатова: «Друзья из правительства растерялись… Ребята растерялись», Бурбулис встал и увлек за собой членов кабинета министров. Смотрел я и злился… на Ельцина и на всех нас. Нужно было распускать съезд в августе-сентябре прошлого года и избирать его заново.

«Демарш Бурбулиса» заставил Ельцина, съезд и правительство провести переговоры, завершившиеся вынужденным замирением.

Главные его итоги: курс на реформы подтвержден, правительство устояло, Ельцин согласился назначать премьера с согласия съезда, частная собственность на землю не введена, ссылки на Советский Союз остались в тексте Конституции[184]. Был сформирован блок парламентской оппозиции реформам Ельцина — Гайдара — «Российское единство». Он стал влиятельной политической силой.

Ельцин заявил, что от съезда нужно избавляться и что лучшим способом сделать это будет принятие на референдуме новой Конституции, в которой съезд уже упоминаться не будет. Но осталось некоторое послевкусие от нерешительности Ельцина, его готовности отступать под давлением, «сдавать» своих сторонников.

«Демократическая Россия» немедленно стала готовиться к организации и проведению референдума.

По свежим впечатлениям написал статью «Эхо съезда — продолжение следует? Демократические принципы или демократическая процедура?». Договорился с главным редактором «Московской правды» Шодом Муладжановым, что напечатаем ее под полупрозрачным псевдонимом «Е. Вадимов». В статье вновь обратил внимание на необходимость решительных действий, революции, перехода к декретному праву, формирования Учредительного собрания для принятия новой Конституции, проведения приватизации в интересах «миллионов собственников». И, наконец, как о главной проблеме и трудности реформ, писал о том, как сменить внутреннюю установку граждан России. Когда эффективной в их глазах будет не та власть, «которая накормит, напоит, дом построит, избавит человека от забот и ответственности», а та власть, «которая не мешает работать и зарабатывать, не обставляет человека частоколом бюрократических ограничений, а, заботясь о слабых, говорит остальным: «Вы самостоятельные, ответственные люди. Ваша судьба — в ваших руках».

Почему-то статья пролежала в редакции больше месяца и свет увидела только в июне. В те дни, когда ушел в отставку Попов. Мэром Москвы стал Юрий Лужков. А потом началась…

Великая раздача

Если сравнить ход революционных процессов после ноября 1917 года и после августа 1991-го, то в глаза бросается удивительная разница темпов.

Большевики аннулировали существовавшую властную систему («Декрет о власти») и частную собственность на землю («Декрет о земле») на следующий день после переворота.

Мы же всё тянули с решением вопроса о власти, оставаясь в плену рЭволюции, а за фундаментальные изменения отношений собственности — передачу государственного имущества в частные руки — взялись лишь через полгода. При этом ожесточенно спорили о способах приватизации, о том, что нужно думать не только о справедливости, но и о дальнейшей эффективности, а эти критерии совместить очень непросто.

Но пока одни говорили и обсуждали, аппаратно-бюрократический «Васька» слушал и уже ел. После принятия в 1990 году союзных законов «О собственности в СССР» и «О предприятиях в СССР» наиболее ушлые руководители поспешили присвоить руководимые ими предприятия или их финансы. Захват происходил по нескольким типовым схемам. Руководитель создавал кооператив или акционерное общество и внаглую вносил имущество предприятия в совместное предприятие с собственным кооперативом. Свою и ближайшего окружения «интеллектуальную собственность», то есть знания, опыт, ноу-хау, он оценивал намного дороже, чем производственные фонды, вносимые со стороны предприятия. Иногда производственное оборудование передавалось кооперативу в аренду с правом выкупа по остаточной стоимости, что на самом деле тот же грабеж, тем более что у руководства всегда есть возможность перенаправить финансовые потоки предприятия таким образом, чтобы львиная доля прибыли оседала в их фирмах.

Это безобразие нужно было прекращать и вводить приватизацию в упорядоченное русло.

Раздача государственного имущества прошла три основных этапа:

● «малая приватизация», охватившая в основном предприятия сферы торговли, питания и бытовых услуг. Сюда же можно отнести приватизацию жилья и садово-дачных участков;

● «ваучерная приватизация», связанная с передачей примерно более половины капитала приватизируемых предприятий народу в обмен на приватизационные чеки;

● недоброй памяти «залоговые аукционы» 1995 года.

«Малая приватизация» началась в Москве с 1992 года, в России — чуть позже и проходила по-разному.

В Москве нужно было учитывать значительно большую концентрацию капитала, высокую стоимость недвижимости (эти два фактора подталкивали новых сторонних владельцев закрывать профильное учреждение и, сдавая помещение в аренду, выступать в качестве рантье) и значительно более острый снабженческий кризис. Поэтому сделали упор на быструю передачу кафе, магазинов, ателье площадью до 150 кв. метров трудовым коллективам фактически бесплатно, но без права перепрофилирования.

В России использовалась аренда с правом выкупа, а по тем предприятиям, где заявок на аренду не поступило, продажа на аукционе.

Решительность Попова и настойчивая работа Лужкова и его правительства быстро принесли результат: к середине 1992 года приватизировали более 6 тысяч предприятий общественного питания и бытовых услуг.

В России все шло медленнее, но в конце концов практически за год «малая приватизация» была выполнена. Первой ее ласточкой стал чрезвычайно успешный аукцион в Нижнем Новгороде, привлекший внимание чуть ли не всего мира. Его проведение стало результатом неуемной энергии молодого губернатора Бориса Немцова.

Я побывал у него в феврале. Борис со свойственным ему напором говорил, что ручается — первый в стране приватизационный аукцион пройдет в Нижнем. И не ошибся. С таким же напором, не приемля возражений, он прогнозировал, что «Штаты [США] долго не протянут и вот-вот грохнутся» и что «сила теперь в Европе». Вот тут не угадал.

Собственниками производственных фондов к концу 1992 года стали около трех с половиной миллионов человек.

Но это — немногим больше 2,5 % от всех россиян.

Нужен был другой шаг, способный вовлечь в строительство капитализма всех.

10 января 1992 года встречал во «Внуково-2» Ельцина, вернувшегося из поездки по волжскому региону. В отличие от Руцкого и Хасбулатова, не ждавших от начавшихся реформ ничего хорошего, Ельцин увидел: людям тяжело, но они терпят, и постепенно начинает происходить то, на что рассчитывали Гайдар и его команда. Потом я поехал к Бурбулису — обсудить ненужное обострение отношений с Поповым и общее положение дел в силовых структурах. Туда же (на Старую площадь) подъехал и Мурашев.

Геннадий Бурбулис, бывший в то время первым вице-премьером и государственным секретарем России, не случайно считался «серым кардиналом» российского руководства. В течение нескольких месяцев 1992 года он был фактическим премьером, и, полагаю, сценарий трансформации посткоммунистической России написал он. Выражался Бурбулис очень мудрено, что многими воспринималось как «имитация глубокомыслия».

Разговор по «проблеме Попова» вышел не очень конструктивным. Мы с Мурашевым пытались объяснить, что надо