в стране есть, и с голода умереть не придется. Реформы, оставшиеся в истории как реформы Гайдара, принято называть «шоковой терапией». Шок для населения, трепет для руководителей. Или шок для руководителей, трепет для населения. Всем хватало — и того, и другого. Праздник — на улице представителей нового бизнеса (банкиры, перекупщики, поставщики услуг населению, сельхозпроизводители). Хотя они тотчас попали под пресс криминала — молодые, безжалостные банды росли, как сорняк. Быстро появлялись и быстро исчезали невиданные состояния, зачастую унося с собой их владельцев. Выжившие со временем стали богатейшими людьми России.

Не думаю, что в тот момент был большой выбор вариантов. Любой другой глава правительства пошел бы на то же самое, ну разве что поэкспериментировав несколько недель с директивными попытками, подведя крупные города к началу голодных бунтов — и попусту потеряв время. В этом смысле заслуги Гайдара не следует ни преувеличивать, ни приуменьшать, ни возносить до небес, ни проклинать — действия его кабинета почти полностью предопределялись бездействием бездарных властей предыдущих 75 лет.

В эти первые недели всплеска протестных настроений не отмечалось, хотя было немало желающих тому поспособствовать. И уже через три недели рост цен замедлился, а рубль слегка окреп — со 170 до 150 за доллар.

Значительную роль в торможении цен сыграло постановление правительства, получившее условное название «О свободе торговли». Оно позволило торговать любыми товарами, не опасаясь милиционеров. Этот самый примитивный вид коммерческой деятельности имел очевидные изъяны: от отсутствия контроля качества до немедленного появления бандитских «крыш», но он тут же создал конкуренцию, что вкупе с упавшим спросом населения ограничивало инфляцию. Улицы и площади превратились в торговые ряды. Вдоль дорог выстроились мальчишки, продававшие бензин из канистр, и целые семьи, промышлявшие мойкой автомобилей. Довольно быстро канистры заменились примитивными автозаправками (будка-бак-колонка), потом заправки стали обустроенными, потом пришли крупные компании, поставившие торговлю на иностранный лад. И так во всем, от шерстяных носков на газете, положенных на асфальт, к современным моллам. Приметой времени стали «челноки» — в основном женщины[176], с огромными клетчатыми сумками, возившие товары из Турции и Китая благодаря снятию ограничений на поездки за рубеж и фактически свободной конвертации рубля. Быстро рос класс людей, волей-неволей расставшихся с традиционным для советского человека упованием на государство. Они теперь надеялись на себя. Энергетика, исходившая от них, была чем-то совершенно новым.

Московское правительство, однако, довольно быстро наложило запрет на уличную торговлю — вопреки решениям правительства федерального. Так под разговоры о поддержке частного предпринимательства и малого бизнеса по ним нанесли удар под лозунгом «Очистим Москву и вернем ей пристойный вид». Все повторилось через 24 года, когда уже совсем другое правительство Москвы стало сносить киоски, магазинчики и кафе в точности с той же мотивировкой. А прежний мэр Юрий Лужков осудил нового мэра Сергея Собянина за то, что и сам делал: «Когда в экономике страны так много проблем, совсем не время так расправляться с малым бизнесом».

Если в потребительском секторе освобождение цен переживалось терпимо, то в промышленности ситуация оказалась гораздо тяжелее. Стремительно разрушились производственные цепочки. Предприятия в условиях общего падения экономики старались гнать продукцию за рубеж — хоть как лом, но за валюту, а не поставлять партнерам по производственной кооперации в обмен на бесполезные «деревянные» рубли.

Гиганты советской индустрии, негибкие монстры, производившие в колоссальных количествах некачественную продукцию по технологиям 20–30-летней давности, оказались вне рынка.

Хлынувшая импортная продукция моментально убила целые отрасли, еще много лет назад удивлявшие иностранцев своей отсталостью. Целые секторы производства, десятилетиями паразитировавшие на бесправии потребителей, зачахли, как только у потребителя появилось право на выбор и возникла конкуренция предложений. Так умерла, например, российская электроника. Сыграло свою роль и то, что страна уже не могла работать на откровенно ворованных технологиях. Старый директорский корпус был не готов к рыночным условиям и нередко просто сдавал в аренду доставшиеся помещения, продавал станки на металлолом и т. п.

Правительство Гайдара поначалу стойко сдерживало рост денежной массы (как сказал тогда Гайдар в интервью «Московским новостям»: «Мы не можем позволить себе роскошь… не остановить инфляцию и уйти»). Резко сократился государственный заказ (особенно — гособоронзаказ), возникла нехватка оборотных и тем более инвестиционных средств. Директора решать эту проблему не умели и не хотели — проще и политически выгоднее было обращать недовольство трудовых коллективов против правительства. Той же логики придерживались и региональные руководители.

Это недовольство стало прекрасной платформой для дружного натиска директорского корпуса, региональных властей, армии, политической оппозиции и значительной части центрального и местных депутатских корпусов с требованием: «Дайте денег!». Но и народ требовал того же. И не только от стремления возместить рост цен ростом бумажных доходов, но и потому, что имевшихся наличных денег не хватало для обеспечения нового уровня платежей (на 1 апреля дефицит наличности составил около 40 миллиардов рублей). Приток купюр из бывших союзных республик компенсировал это лишь частично. Уже вскоре Гознаку пришлось осваивать 5000-рублевые и 10000-рублевые ассигнации Центробанка России, что означало начало перехода страны на свою валюту.

Незримым координатором этого натиска стало руководство Верховного Совета, а его союзником — Центральный банк России.

Из дневника:

4 августа 1992 г. Сельское хозяйство, как всегда, «не в форме» — ~ 90–95 млн т зерна, закупки почти не идут даже по 10 руб./кг[177] — все боятся инфляции. Но есть и подвижки — указ президента об акционировании. Проблемы взаимных неплатежей стали почти гротеском: к 3 августа превысили 31012 руб. Госбанк (Матюхина сменил Геращенко) объявил вчера о кредитовании должников. Таким образом, еще раз проявилось двоевластие (безвластие?) — на сей раз в экономике, открыты ворота для гиперинфляции. Если не будет сотрудничества банка и правительства, это — конец.

6 августа. На неделе конфликт: Геращенко (новый шеф Госбанка) разослал телефонограмму о кредитовании всех «жертв взаиморасчетов»! Бюджетный дефицит грозит стать бесповоротной могилой реформ. Но после консультации «двух Г» (Геращенко — Гайдар) напряженность хотя бы внешне снята.

В конце концов правительство и ЦБ дрогнули — начиная с середины года запустили печатный станок. Начался новый виток инфляции.

Почему?

Полагаю, в дни VI съезда народных депутатов РСФСР[178] Ельцин пришел к выводу, что мир с этим суперорганом и особенно с его руководством невозможен (об этом говорит и его майский призыв провести референдум и с принятием новой Конституции ликвидировать съезд). Зная, что впереди большая битва, он решил умножать круг сторонников, задабривая те или иные социальные, отраслевые и территориальные сообщества, пусть даже ценой отступления от схемы оздоровления экономики, предложенной Гайдаром — такова была цена рЭволюции.

В экономику полились «пустые» деньги. А дальше все — в соответствии с теорией. Новые деньги — новые цены. Новые цены — требования