лет российские офицеры и прапорщики служили без присяги России и даже участвовали в военных конфликтах — в некотором смысле в качестве «вольных стрелков».

Вопрос о сохранении единства Вооруженных Сил, который занимал на всеармейском собрании одно из центральных мест, не мог быть решен в кремлевских стенах. Процесс разделения зашел далеко.

На следующий день после путча, 24 августа 1991 года, Украина не только провозгласила свою независимость (вопреки призывам США, между прочим) и образование самостоятельного украинского государства, но и объявила о подчинении себе всех военных формирований, дислоцированных на ее территории, в том числе войск Киевского, Одесского, Закарпатского военных округов СССР и Черноморского флота СССР. Последнее вызвало особенно резкую реакцию в Москве и неоднократно становилось предметом острых противоречий российского и украинского руководства. По пути создания собственных армий пошли одна за другой все страны СНГ. Попытки Москвы как-то притормозить этот процесс успеха не имели.

Конфликтовали из-за ядерного оружия, из-за Черноморского флота. Снова и снова поднимался вопрос о принадлежности Крыма и Севастополя, взорвавший международные отношения четверть века спустя и приведший Россию и Украину к братоубийственной бойне в 2022 г.

Из дневника:

30 декабря. В 1:20 ночи встречаю Б. Н. с делегацией. Встреча в Минске прошла трудно, но плодотворно — СНГ не развалили, об армии договорились[182].

9 января. Нарастает конфликт с Украиной из-за армии и особенно Черноморского флота. 14 февраля. В Минске после напряженных переговоров армия потеряла целостность[183].

Со временем бурю страстей и ожиданий удалось притушить, армия постепенно стала привыкать к новому статусу. Голодали, жили в палатках в лютые степные холода, но терпели. Тот подвиг до сих пор по достоинству не оценен.

Армию не удалось использовать в борьбе против Ельцина. Тогда его оппоненты и открытые враги стали раскачивать ситуацию в кулуарах власти — торпедируя экономические реформы, и на улицах Москвы — в ходе все более злобных и провокационных массовых мероприятий. Формирование широкой и радикальной властной оппозиции (несколько противоречивая формулировка, не правда ли) стало заметно еще в конце 1991 года, до перехода к свободному ценообразованию.

2 декабря Руцкой по-хамски отозвался о новом (и, нужно признать, молодом и лишенном практического опыта) российском правительстве, назвав министров «мальчиками в розовых штанишках».

Не прошло и двух недель от запуска реформ, как Хасбулатов потребовал отставки правительства. Причем сделал это в совершенно неприемлемой форме — не на парламентской сессии, не в диалоге с президентом, а на встрече с… итальянскими сенаторами, которые никак не ожидали, что им будет предложена такая повестка. В тот же день он, в сущности, раскрыл свою тактику, предложив сократить налоги, повысить пенсии военнослужащим, отказаться от идеи бездефицитного бюджета (краеугольный элемент гайдаровской стратегии «шоковой терапии») и отобрать у президента право на формирование правительства.

Стало ясно: под водительством Хасбулатова российский парламент собирается раздуть гиперинфляцию и, обвинив потом в этом правительство, создать новый кабинет уже по своему выбору. Пакостность этой линии заключалась в том, что в целом введенная со 2 января свобода цен и торговли не вызвала заметных протестов и волнений. Народ мужественно терпел и взамен, впервые после долгих десятилетий коммунистической засухи, увидел, что на прилавках стали появляться продовольственные и промышленные товары, хотя и по значительно выросшим ценам, которые свою гонку стали быстро замедлять или вовсе прекращать уже к моменту выступления Хасбулатова.

У наших противников не выдержали нервы. Вопреки их ожиданиям, дела пошли примерно так, как намечал Гайдар. Их замысел просто сидеть и, в соответствии с поговоркой, ждать, «когда мимо проплывет труп врага», проваливался. Они форсировали атаку на исполнительную власть, уже не пытаясь сохранить притворно-сострадательное выражение лица: мы, мол, желали им удачи, да вот беда — не справились ребята. Причем с немалыми шансами на успех, учитывая, что руководимый Хасбулатовым съезд мог «решать любой вопрос, отнесенный к ведению Российской Федерации». Эта норма, которую Ельцин продавил полтора года назад, когда он был Председателем Верховного Совета, чтобы усилить свои позиции в противоборстве с Горбачёвым, теперь бумерангом била по нему. Вдобавок Хасбулатов быстро переманил на свою сторону Руцкого. Да и активные кулуарные политические консультации секретаря Совета безопасности Скокова настораживали.

Масла в огонь добавляли появлявшиеся время от времени слухи о резком ухудшении здоровья Ельцина, которые провоцировали обострение борьбы в ближайшем окружении — за статус преемника. К этому любимому приему царя Ивана Грозного (проверке окружения через слухи о собственной немощи) Ельцин прибегал не менее четырех раз. Кто-нибудь непременно попадался на уловку: начинал зондировать настроения, организовывать встречи, обговаривать союзы, раздавать посулы. Засвечивался и оставался в дураках.

Раскол власти использовали левая оппозиция, представленная «новыми компартиями»: «Трудовая Россия» (лидер — Виктор Анпилов), Российская коммунистическая рабочая партия — РКРП (лидер — Виктор Тюлькин) и национал-империалисты (Виктор Алкснис, Александр Стерлигов, Илья Константинов). Именно это сочетание мы называли «красно-коричневыми». Они вывели на улицы пенсионеров, отставников силовых структур, иммигрантов из ближнего зарубежья. Вывели не на демонстрации — на бой за СССР, за коммунизм. Это было бы смешно, если бы не было страшно из-за безумной озлобленности активистов и 10–20 процентов рядовых демонстрантов. Общее настроение — неприятие реформ, ориентированных на построение общества и государства западного типа, открытая ненависть к Ельцину и Гайдару, олицетворявшим эти реформы.

С каждой неделей активность митингующих нарастала. Впервые к открытому насилию они прибегли 23 февраля 1992 года в ходе митингов, посвященных новому празднику — Дню защитников Отечества, пришедшему на смену Дню Советской Армии. Столкновения спровоцировали решения Попова и Лужкова запретить митинг на Манежной площади. Анпилов, Макашов, Терехов, новоявленный лидер новых комсомольцев Маляров и другие повели своих сторонников на прорыв, стали избивать сотрудников милиции. Те ответили, в результате до сорока человек были ранены, один (вдвойне горько, что это был ветеран войны) умер от сердечного приступа.

Как я и предупреждал, жесткие запретительные меры позволили сделать из дураков — героев.

По итогам предложил Лужкову огородить Манежную площадь «для реконструкции». Трудностей для нас поубавилось, но успокоения это не принесло.

Летом оппозиция начала бессрочный митинг у телецентра «Останкино». Разбив табор (лето было жаркое, Москву затянуло дымом горящих лесов и торфяников), они то блокировали главный корпус, с попытками в этот корпус прорваться, то организовывали «коридор позора» для сотрудников телецентра и его гостей. Депутаты, которые в целом симпатизировали антиправительственным настроениям протестующих, в случае с «Останкино» потребовали навести порядок: им мешали выступать на телевидении, без чего жизнь их заметно тускнела. И пресса с ТВ, до того сладострастно изобличавшие «злоупотребления исполнительной власти», как-то вдруг прозрели, поняли, откуда ждать беды, и заметно к нам смягчились.

Уличная протестная активность подпитывала парламентский радикализм. Эта гремучая смесь впервые рванула на VI съезде депутатов России в апреле 1992 года. Две недели депутаты травили правительство, соревновались в выдвижении безответственных и