Потом мы устроились за тихим, покрытым белой скатертьюстоликом в углу просторной старомодной комнаты с расписным потолком и белымишелковыми гардинами и приступили к поглощению обильного новоорлеанскогозавтрака, состоящего из яиц, бисквитов, жареного мяса, подливки и густоймаслянистой овсянки.

Я не мог не признать, что ситуация с пищей улучшалась помере продвижения на юг. Я также научился лучше есть, уже не так давился и нецарапал язык о зубы. Густой, похожий на сироп кофе моего родного города былблизок к совершенству. А за десерт в виде жареных в сахаре бананов любойразумный смертный встал бы на колени.

Но несмотря на эти дразнящие радости и мою отчаянную надеждуна скорое прибытие отчета из Лондона, основной моей заботой оставалосьизложение Дэвиду всей моей горестной повести. Он снова и снова заставлял менявспоминать подробности, прерывал меня вопросами, так что рассказ получился кудаболее пространным, чем это было с Луи, и он вызвал во мне значительно большеболи.

Как в агонии переживал я заново свой наивный разговор сДжеймсом, признавался, что оказался недостаточно предусмотрительным, что былслишком самодоволен, считая, что простому смертному в жизни меня не провести.

За этим последовало позорное изнасилование, мучительноеописание времени, проведенного с Гретхен, жуткие ночные кошмары про Клодию ирасставание с Гретхен, чтобы вернуться домой, к Луи, который не понял ничего изтого, что я ему наговорил, настаивал на собственной интерпретации моих слов,отказываясь дать мне то, что я искал.

К моим переживаниям примешивался и тот факт, что вся злостьменя оставила, и я чувствовал только всепоглощающую скорбь. Мысленно я сновавидел Луи, и теперь он уже не был моим ласковым, манящим любовником, теперь онстал бесчувственным ангелом, прогнавшим меня со Двора Тьмы.

– Я понимаю, почему он отказал, – монотонно сказал я,едва находя в себе силы вообще говорить об этом. – Наверное, я мог быраньше догадаться. И в глубине души я не верю, что он сможет продержатьсяпротив меня до конца. Его просто увлекла возвышенная мысль о том, что я долженотправляться спасать свою душу. Понимаешь, сам он так бы и поступил. И все-такион никогда бы не сделал ничего подобного. И он никогда меня не понимал.Никогда. Вот почему он описывал меня в своей книге одновременно так ярко и такубого. Если я останусь в этом теле, если ему станет предельно ясно, что я непланирую уходить в джунгли Французской Гвианы с Гретхен, то в конце концов,думаю, он мне уступит. Пусть даже я сжег его дом. Конечно, потребуются годы!Годы в этом несчастном…

– Ты опять впадаешь в бешенство, – сказал Дэвид. –Успокойся. И о чем ты вообще говоришь – сжег его дом?

– Я разозлился! – напряженно прошептал я. –Господи! Не то слово – разозлился!

Я считал, что был слишком несчастен, чтобы злиться. Теперьже я обнаружил, что это не так. Но я был слишком несчастен, чтобы продолжатьэту тему. Я сделал еще один глоток бодрящего густого черного кофе и как можнолучше описал, как я увидел Мариуса при свете горящей лачуги. Это Мариусзахотел, чтобы я его увидел. Мариус вынес приговор, а я не очень понял, в чемэтот приговор заключался.

Теперь на меня все-таки наползло холодное отчаяние, стираяпоследние следы злости, и я бессмысленно уставился в свою тарелку, наполупустой ресторан, на блестящее серебро и салфетки, сложенные на свободныхместах, словно шапочки. Я посмотрел дальше, в приглушенно освещенный холл, гдевсе заволакивал жуткий полумрак, а потом взглянул на Дэвида, который, несмотряна свой характер, свое сочувствие и свое обаяние, был не тем чудеснымсуществом, каким он представлялся моим вампирским глазам, но всего лишьочередным смертным, хрупким, живущим на грани жизни и смерти, как и я сам.

Мне было тоскливо и плохо. Говорить я больше не мог.

– Послушай меня, – сказал Дэвид. – Я не верю, чтотвой Мариус его уничтожил. Он не открылся бы тебе, если бы сделал такое. Я немогу представить себе, что думает и чувствует подобное создание. Я даже не могупредставить себе, что думаешь и чувствуешь ты, а тебя я знаю не хуже, чем самыхдорогих и старых друзей. Но я не верю, что он бы это сделал. Он пришел, чтобывыразить свой гнев, и это был приговор, да. Но держу пари, что он дает тебевремя, чтобы вернуть свое тело. А ты должен запомнить: как бы ты ни воспринялвыражение его лица, ты видел его глазами смертного.

– Я уже думал об этом, – тупо ответил я. – Поправде говоря, что мне остается делать, если не верить, будто мое тело ещесуществует и я смогу его отобрать? – Я пожал плечами. – Я не умеюсдаваться.

Он улыбнулся мне приятной, искренней, теплой улыбкой.

– Ты пережил потрясающее приключение, – сказалон. – Теперь, пока мы еще не спланировали, как поймать этогопрославленного карманника, позволь задать тебе один вопрос. И пожалуйста, невыходи из себя. Я вижу, ты и в этом теле, как и в том, не понимаешь своейсобственной силы.

– Силы? Какой еще силы? Это слабая, хлипкая, вялая, мерзкаясмесь нервов и нервных узлов. Даже и слово «сила» не произноси.

– Чушь. Ты – крупный, сильный, здоровый мужчина весом околоста девяноста фунтов, без унции лишнего жира! У тебя впереди пятьдесят летсмертной жизни. Бога ради, пойми же, какие у тебя есть преимущества.

– Ладно, ладно. Я радуюсь. Как приятно – радоватьсяжизни, – прошептал я, так как если бы я не шептал, то завыл бы. – Исегодня в половине первого на улице меня может сбить грузовик! Господи, Дэвид,неужели ты думаешь, что я не презираю себя за то, что не могу вынестипростейшие испытания? Мне противно. Мне противно быть этим слабым, трусливымсуществом!

Я сел поудобнее, обводя глазами потолок, стараясь не чихать,не кашлять, не плакать, не сжимать правую руку в кулак, чтобы стукнуть им прямопо столу или по стене.

– Мне претит трусость! – прошептал я.

– Знаю, – доброжелательно сказал он. Несколько секундон изучал меня, потом промокнул губы салфеткой, взялся за свой кофе ипродолжил: – Предположим, что Джеймс все еще бегает в твоем теле, ты абсолютноуверен, что хочешь еще раз совершить обмен, что ты действительно хочешь статьЛестатом в твоем прежнем теле?

Я грустно посмеялся про себя.

– Как мне объяснить еще доступнее? – устало спросиля. – Как, черт возьми, мне еще совершить обмен? Вот от какого вопроса зависитздравость моего рассудка.

– Тогда в первую очередь мы должны определитьместонахождение Джеймса. Всю нашу энергию следует направить на эти поиски. Мыне будем сдаваться, пока не убедимся, что Джеймса больше нет.

– У тебя все получается так просто! Как же нам это сделать?