– Ш-ш-ш, ты привлекаешь ненужное внимание, – тихо, ноавторитетно сказал он. – Выпей апельсиновый сок. Тебе полезно. Я закажуеще.

– Мне не нужен апельсиновый сок, и сиделки мне тоже большене нужны, – сказал я. – Ты всерьез полагаешь, что у нас есть шанспоймать этого демона?

– Лестат, как я уже говорил, подумай о самом очевидном инеизменном недостатке твоего предыдущего воплощения, – ответил он. –Вампир не может передвигаться днем. При дневном свете вампир практическиполностью беспомощен. Да, существует определенный рефлекс – протянуть руку инанести удар тому, кто побеспокоит его покой. Но в остальных отношениях онбеспомощен. И ему приходится оставаться на одном и том же месте от восьми додвенадцати часов. Это дает нам традиционное преимущество, тем более что овышеупомянутом индивидууме мы знаем очень много. Все, что нам нужно, – этовозможность встретиться с ним и вывести его из равновесия, чтобы совершитьобмен.

– Мы сможем сделать это силой?

– Да, уверен, что сможем. Его можно вытолкнуть из того телана достаточный срок, чтобы ты попал внутрь.

– Дэвид, я должен кое-что тебе сказать. В этом теле у менянет вообще никаких экстрасенсорных способностей. В молодости, когда я былсмертным, у меня их тоже не было. Наверное, я не смогу… подняться над этимтелом. Я уже попробовал, в Джорджтауне. И не смогу сдвинуться с места в этойплоти.

– Лестат, этот фокус может проделать кто угодно; ты простобоишься. И часть опыта, полученного тобой в вампирском теле, остается с тобойдо сих пор. Разумеется, сверхъестественные клетки давали тебе преимущество, номозг ничего не забывает. Ты же видишь, Джеймс переносит свои умственныеспособности из тела в тело. Ты тоже должен был забрать с собой часть своихзнаний.

– Ну да, я испугался. С тех пор я боялся пробовать, боялся,что выйти смогу, а вернуться – нет.

– Я научу тебя, как подниматься над своим телом. Я научутебя, как сосредоточить атаку на Джеймсе. И помни, Лестат, нас двое. Мы с тобойнападем вместе. И я тоже обладаю значительными экстрасенсорными способностями,если воспользоваться простейшим описанием этого явления. Я многое умею.

– Дэвид, за это я навеки стану твоим рабом. Я достану тебевсе, что ты пожелаешь. Я пойду за тобой на край света. Только бы получилось.

Он заколебался, как будто хотел отпустить шутливыйкомментарий, но передумал. И сразу продолжил.

– Как только будет возможность, мы начнем урок. Но чембольше я думаю, тем больше я уверен, что вытолкнуть его из тела лучше всегомне. Я сделаю это так, что он не успеет и понять, что ты рядом. Да, намподойдет такая схема игры. Когда он меня увидит, у него не возникнетподозрений. Я легко могу скрывать от него свои мысли. Это второе, чему тыдолжен научиться – закрывать свои мысли.

– А вдруг он тебя узнает? Дэвид, он знает, кто ты такой. Онтебя помнит. Он говорил о тебе. Что помешает ему сжечь тебя заживо, как толькоон тебя увидит?

– Место, где состоится встреча. Он не станет рисковать,устраивая рядом с собой пожар. Нам необходимо будет устроить ему ловушку в такомместе, где он наверняка не осмелится показать свою силу. Может быть, придетсявыманить его куда-нибудь. Здесь нужно подумать. А пока мы не знаем, где егоискать, эта часть подождет.

– Мы приблизимся к нему в толпе.

– Или же непосредственно перед восходом солнца, когда он нерискнет разжигать пожар рядом со своим логовом.

– Точно.

– Теперь давай проведем беспристрастную оценку еговозможностей исходя из той информации, которой располагаем.

Он замолчал, когда официант спикировал к столику с одним изкрасивых тяжелых посеребренных кофейников, которыми всегда пользуются в хорошихотелях. На них такая патина, какой на другом серебре не встретишь, и всегдаесть несколько крошечных выбоинок. Я следил, как из носика льется черноеварево.

Я поймал себя на том, что, несмотря на свои волнения инесчастья, рассматриваю множество всяких мелочей. Общество Дэвида само по себевселяло в меня надежду.

Официант отошел, и Дэвид поспешно выпил глоток свежего кофе.Он вложил мне в руку сверток тонких листов бумаги.

– Это газетные статьи об убийствах. Прочти ихповнимательнее. Говори мне все, что приходит тебе в голову.

Первая статья, «Вампирское убийство в Мидтауне», взбесиламеня неописуемо. Я обратил внимание на бессмысленные разрушения, описанныеДэвидом. Должно быть, по неловкости он так глупо и разгромил мебель. А кража –глупа до невероятности. Что касается моего агента, то, выпив кровь, он сломалему шею. Очередное проявление неповоротливости.

– Чудо, что он вообще может пользоваться способностьюлетать, – злобно сказал я. – Но ведь он прошел через стенутринадцатого этажа.

– Это не означает, что он может летать на действительнобольшие расстояния, – ответил Дэвид.

– Тогда как он попал из Нью-Йорка в Бол-Харбор за одну ночьи, что более важно, зачем? Если он пользуется коммерческими авиалиниями, зачемлететь в Бол-Харбор, а не в Бостон? Не в Лос-Анджелес, не в Париж, Бога ради.Подумай о высоких ставках – ограбить великий музей или огромный банк!Сан-Доминго – не понимаю. Пусть даже он освоил умение летать, все равно это длянего непросто. Так какого черта ему понадобилось туда лететь? Или он простостарается убивать вразброс, чтобы никто не связал одно преступление с другим?

– Нет, – сказал Дэвид. – Если бы он действительнохотел скрываться, он не стал бы действовать в таком примечательном стиле. Онсовершает ошибки. Он ведет себя как пьяный!

– Да. Сначала действительно появляется такое ощущение, этоправда. Обострение органов чувств лишает самообладания.

– Возможно ли, что он путешествует по воздуху и нападаеттам, куда его несет ветер? – спросил Дэвид. – Без всякой модели?

Я размышлял над этим вопросом, пока читал остальные статьи,разочарованный тем, что не могу просто просмотреть их, как сделал бы глазамивампира. Да, новая неповоротливость, новые глупости. Человеческие тела,раздавленные «тяжелым инструментом», проще говоря – его собственным кулаком.

– Ему нравится бить стекло, не так ли? – спросиля. – Ему нравится заставать жертву врасплох. Ему необходимо наслаждатьсячужим страхом. Он не оставляет свидетелей. Он крадет все, что на первый взглядобладает ценностью. Но ничего особенно ценного. Как же я его ненавижу. И приэтом… я и сам делал не менее чудовищные вещи.

Я вспомнил наши со злодеем беседы. Как же я не раскусил, чтостоит за его манерами джентльмена? Но мне припомнились и первоначальныеописания, данные Дэвидом, его глупость, его тяга к саморазрушению. И егонеловкость – как я мог забыть о ней?