– Спасибо.

– Я серьезно. Уже в приемном покое больницы оформлялась, ждала врачей. Сбежала.

– Ты рассказывала.

– Да? Атрофия памяти. Я многое стала забывать. Но это даже хорошо. Ну, что у тебя интересного?

Даша, которая с Лилей была откровенной настолько, насколько редко бывают откровенны дети с родителями (причем, что важно, еще до болезни Лили), рассказала: изо всех сил создают с Володей фотостудию, уже очередь из клиентов, хотя толком не начали работать, богатый человек Костяков предлагает выйти за него замуж хотя бы на пару лет, настолько влюбился. Она взяла время на размышление. Одновременно чуть не переспала с его сыном Егором.

– Ты прямо какая-то интриганка, – сказала Лиля со слабой улыбкой.

– Да нет, он мне просто понравился. Подумала, что влюбляюсь, поторопила события. Интересно же все-таки, как это бывает, когда влюбляются.

– Наверно. Я тоже знаю только по книгам, по кино. Может, у нас наследственное? Органа любви нет? Я даже себя толком не любила.

– Нет, себя-то я люблю.

– Уже хорошо. Наверно, нам мозги мешают. И то, что врать не хотим, а в отношениях мужчин и женщин, даже когда у них любовь, столько всякой неправды…

– Я знаю, меня тоже от этого тошнит.

– Значит, ты взяла время на размышление? Зачем? Действительно можешь выйти за него замуж?

– Могу. Он такой… Он большой человек. Не в смысле, что богатый и… Ну, большой, понимаешь?

– Понимаю.

– Умеет очень сильно чего-то хотеть, мне это нравится. Мне вообще он нравится. Хотя, говорят, в прошлом чуть ли не бандит.

– Не боишься?

– При мне-то он не будет бандитом. Я ему дам шанс, я его исправлю, – Даша сжала и выставила кулак, показывая, как она исправит Павла Витальевича. – И потом, я все равно ведь сейчас никого не люблю. Могу ждать и не дождаться. А тут зато сразу – стабильность, обеспеченность. Ничего, что я так нагло рассуждаю?

– Практично. Я тоже так рассуждала. И так замуж вышла. Чтобы жить спокойно и не работать.

– Нет, работать я буду, мне нравится работать, серьезно.

– А Володя тебя любит?

– Вообще-то да. Но я же не обязана его любить за то, что он меня любит.

– Это правда. Ни с кем не спи по обязанности.

– Я и не сплю. То есть я сплю, но это мне с ним нравится, вот и все. Без всяких планов. Тоже нехорошо, да?

– Ты молодец. Тебе интересно жить.

– Да, не скучно.

– Я тебе мешаю.

– Перестань.

– Дашка, хоть ты-то говори со мной по-человечески. Я же не утверждаю, что ты хочешь моей смерти.

– Живи хоть сто лет.

– В моем положении это плохое пожелание. Я тебе мешаю объективно. Много тратишь времени на меня, а у тебя полно своих дел. Ведь мешаю?

– Само собой. И что теперь? Я тебя все равно люблю.

– Ты же только себя любишь.

– Тебя тоже. Сама удивляюсь. Это, наверно, как это… Пережиток?

– Атавизм.

– Что такое атавизм?

– Даша, ты меня потрясаешь. Такая умная, а такая темная. Читай книжки!

– Некогда. Читаю, когда могу.

– Я тебя тоже люблю.

– Спасибо.

Лиля полежала молча, набираясь сил для дальнейшего разговора. Потом сказала:

– Я умираю, Дашечка.

– Ты давно уже умираешь. Не спеши.

– Нет, я начала уже всерьез умирать. У меня с глазами что-то. И так плохо видела, а теперь цвета пропадают. Ты у меня почти черно-белая. И правый глаз парализовало. Я к Коле не поворачиваюсь, чтобы он не заметил. А когда лицо протирает, закрываю глаза. И вообще, что-то происходит. Всегда что-то происходило, а сейчас как-то очень быстро. И мне не хочется затягивать этот процесс.

Даша испугалась, что мать заговорит об эвтаназии (это слово, в отличие от «атавизма», она знала). Лиля и раньше иногда заговаривала, но не так. Сейчас – слишком серьезно. Даша не хотела этого слышать.

– Лиля, перестань. Я читала, люди и не из таких стадий выкарабкиваются, становятся здоровыми.

– Я не хочу быть здоровой, я хочу умереть.

– Это у тебя настроение.

– Я чувствую, вы никто мне не поможете. Не потому, что меня жалеете, вы себя жалеете. Вроде того, не хотите грех на душу взять. Хотя не верите в Бога. Ты веришь в Бога?

– Честно говоря, я серьезно об этом никогда не думала. То есть у меня тупо, как у большинства – что-то есть. Что-то мистическое, какая-то сила.

– И я не знаю… Я только знаю, что, если Бога нет, то страшно. А если есть, еще страшней. Если нет, значит, ничего от меня нее останется. А если есть, он меня не простит.

– За что тебя не прощать?

– За нелюбовь. И к Нему. И вообще. Ладно, я тебе надоела. Скажи Коле, что у меня нормальное настроение. Он почему-то подозревает, что я на него сержусь.

– С чего ты взяла?

– Мне так кажется. Но ладно, пусть я ошибаюсь. Может больная умирающая женщина ошибаться?

– Может, может. Отдыхай.

– Умница, вовремя уходишь. Я начинаю психовать. А замуж ни за кого не выходи, Дашка. Ты этого не хочешь, я вижу. Или выходи. Роди троих детей, и тебе некогда будет думать о всякой ерунде. Иди. Стой. Ты знаешь, что я тебя хотела убить?

– Сто раз слышала. Опять про аборт?

– Нет, уже после. Ты была очень беспокойная, а я жила тогда одна. Я уставала. Жалела, что не сделала аборт. Вспоминала, как хорошо было раньше: встала, умылась – и больше никому ничего не должна. Вот. И однажды смотрела на тебя, ты спишь. Обычно умиляются, когда дети спят. А я смотрела, как на чужую. Ну, психоз такой был временный. Смотрю: что это? Откуда? Зачем это мне? Только портит жизнь. И возникла четкая мысль тебя придушить. И никто бы ничего не подумал. Это ведь часто бывает. Положила мама ребенка с собой и во сне придавила. Называется – заспать.

– И как? – спросила Даша. – Не заспала?

– Как видишь. Иди, а то у меня левый глаз и щека немеют уже. Буду лежать с каменным лицом. Отнимется язык. И я никого не смогу попросить, чтобы… Это страшно. Я не хочу дожить до этого. Иди. Потом поговорим.

Лиля после такого длинного монолога тяжело дышала, мелкий пот выступил на лбу. Даша вытерла лоб салфеткой.

– Спасибо, – прошептала Лиля.

– Что-нибудь принести?

– Потом. Коля знает… В девять… Потом…

Даша вышла, Коля предложил ей чаю.

– Лучше кофе. Почти не сплю, работы много. Выпью и поеду, ладно?

– О смерти говорила?