– Не в первый раз.

– Да… У меня просьба – останься сегодня. Понимаешь, хочу выпить.

– Что-то ты часто стал. С друзьями ездил, и вот опять.

– Разбудил зверя. Нет, я просто устал. Я бутылку выпью и лягу спать, а ты посмотри за ней, хорошо?

Даша пожала плечами. Коля и так много делает, почему бы ему, в самом деле, не отдохнуть.

– Один будешь пить или компания нужна?

– Посиди немного. Но тебе не дам, за Лилей будешь следить.

– На меня не действует. Недавно бутылку виски выдула – и хоть бы что.

– Врешь.

– Могу показать.

– Не надо. Хорошая особенность. А пьяной бываешь вообще?

– Ты меня разве видел пьяной?

– Нет, но, может, где-то еще?

– Ни разу.

– Железная леди. Нежная железная леди. Леди, сделанная из нежного железа. Я пытаюсь найти тебе определение.

– Я поняла.

Коля оживился, достал из холодильника бутылку водки, расставил тарелочки с закуской, но, прежде чем выпить, сварил Даше кофе.

Первые три стопки выпил весело, с удовольствием, расспрашивал Дашу о ее делах. А потом сказал:

– Теперь, Даш, послушай, что происходит. У нас проблемы. Съемщики квартиры мне почти не платят, ссылаются на то, что у них финансовые трудности. Придется, наверно, других искать. Хорошо, я это как-то решу. Потом. У меня были кое-какие сбережения.

– Я знаю, спасибо тебе.

– При чем тут спасибо? Они кончились. Потом. Это главное. Валера позавчера опять привозил Раушева.

– Почему я ничего не знаю?

– Вот – говорю, сейчас узнаешь. Дело в том, что Раушев был в Москве, с кем-то там консультировался. Синтезировали новое лекарство, которое кардинально помогает. Его нет еще в России, но можно через знакомых заказать в Израиле, в Швейцарии, это дело техники. Но стоит очень дорого. А у нас и на обычные лекарства еле хватает. А скоро будет вообще не хватать. Одни интерфероны – грабеж. Авонекс, сама знаешь, тысяча долларов за упаковку, а там всего четыре ампулы. Ладно хоть, что одна инъекция в неделю. А копаксон ежедневно, а другие еще, а обезболивающие…

– И что делать? Я сейчас в долгах, но я же выстраиваю дело, чтобы как раз были деньги. Просто не сразу. У тебя друзья не бедные, может, взять взаймы?

– Я уже подумал. Они помогут, да… И наверно, продам квартиру. Выгоню съемщиков и продам. Это уже сильно облегчит. Ты извини, что я тебя гружу, но кого еще? Ты не беспокойся, я сам все решу, я ничего не прошу тебя делать. Просто – делюсь.

– Давай, скорей напивайся и ложись. Тебе надо выспаться.

– Да.

Коля послушно налил не в стопку, а в стакан и, медленно глотая, выпил. Выдохнув, бросил в рот кружочек колбасы, странно усмехнулся.

– Раушев рассказал: женщина ухаживала за мужем. Он еле ходячий, постоянно процедуры, больницы, а у нее на руках маленький ребенок, мать пожилая и с придурью, работать как-то надо, денег добывать надо. Но вертелась, была даже веселой, мужа утешала, успокаивала. Последний год совсем было плохо, безнадежно. Муж умер. Она правильно отнеслась: отмучился, слава Богу. Горевала, конечно, но без лицемерия. Понимала: освободил муж и себя, и других. Бог его пожалел. Взялась заново налаживать жизнь. Долги отдавать, еще больше работать. И даже закрутила романчик с одним мужчиной, правда, ничего не вышло. В последний момент остановилась: надо хотя бы год выждать. А через год ее оглушило – депрессия. Страшная, клиническая, до психушки дело дошло. Подлечили, вышла, через полгода опять. И вот уже лет пять регулярно – весной и осенью. А в остальное время – подавленное состояние.

– Жутко.

– Может, тоже выпьешь? У меня еще есть.

– Нет, не хочу. И что?

– Ничего. Я все рассказал.

– Ты боишься, что после смерти Лили у тебя будет что-то в этом духе?

– А ты не боишься? Понимаешь, оказывается, это хорошо, когда жизнь за тебя решает. Нет вопросов – что, зачем, почему. Известная история: солдаты на войне не болеют. Но не потому, что страшное напряжение, как считают многие, а потому, что душа свободна от мелкого, от суеты. Если душа свободна, человек не болеет.

– На войне душа свободна?

– Конечно. Несвобода – это выдуманные цели. То, что человек себе придумывает. Мы все несвободны. Чем больше человек себе расчищает пространства для свободы, тем он больше несвободен. Это пространство надо охранять, обслуживать, понимаешь, да? Миллионеры, всякие люди из всяких правительств – страшно несвободные люди. Они к этому стремились, они этого достигли, но с этим же что-то надо делать. Что-то я не туда… Я о чем говорил?

– О войне. Что душа у людей была свободна.

– Да. На войне нет придуманных целей, есть общая и настоящая – победить. Ну, я не фашистов имею в виду, они свободными не были. А наши – пусть под режимом, под Сталиным, пусть за советскую родину, которую не все любили, но все-таки за родину – надо в бой идти? Надо. И душа свободна, потому что чиста.

– Что-то ты не то, извини. Свобода – это когда выбор. А какой же выбор, если надо?

– Выбор был. В плен сдаться, под пулю подставиться, дезертировать. Где-то я читал: настоящая свобода в обществе – когда гражданин может без помех реализовать свои лучшие качества. Сказано коряво, но верно, да? Правда, может, это не о войне. Но там я душу человека имел в виду, а тут съехал на общество и гражданина. Я запутался.

– Это точно, – подтвердила Даша.

– Зато я понял, когда это прочитал, почему наша страна до сих пор чудовищно несвободна. И всегда была несвободна. И будет. Потому что у нас власть азиатская и знает только один принцип: несвободными людьми управлять легче. И других принципов знать не хочет. А как сделать людей несвободными? А очень просто: нагородить этих самых помех на пути реализации лучших качеств. Вынудить реализовывать не лучшие, а худшие, которых, конечно, во всех нас дополна. Хочешь жульничать, хитрить, в долю входить, куски боярам отламывать – свободен. То есть свободен быть подлецом. Не хочешь – тоже свободен, но от всего, ни до чего не допустят. Я пытался заниматься бизнесом, я знаю. Хочешь, чтобы все честно, а тебе говорят: надо вот так. Почему? Отвечают: таковы правила игры. Ненавижу! Хуже, чем в советское время «есть мнение». Чье мнение? Неважно. Есть мнение! Сейчас спросишь, почему таковы правила, кто их придумал? Никто не знает! Они есть – и все! Так что свобода, ребята, это не то, что мы думали, – не свобода говорить, что попало, не свобода пройтись по улице, не секс-шопы, не гей-парады, это… Впрочем, уже сказано. Я повторяюсь. И вы с Володей еще столкнетесь со всякими гадами, которые будут вас хватать за мягкие места и поворачивать туда, куда все идут, – что-нибудь химичить, прятать, обходить. Или уже столкнулись?

– Мы нет. Костяков помогает.