– Сейчас пойду к ней.

Коля выпил чаю, остыл от неприятных впечатлений дня, постарался наладить в себе ровное расположение духа. Но чтобы без вранья – Лиля сразу почувствует.

Он вошел.

Лиля, не открывая глаз, сказала:

– Весь в делах?

Коля заметил, что у нее кривится набок рот и слова произносятся с большим трудом, чем раньше.

– Да. Квартиру готовлю. Скоро переедем.

– Не повезло. Если бы наш дом. А не тот. Упасть и все. Сразу. Вместе с вами. Шучу. Я одна. Коля, сделай что-нибудь.

– Что ты хочешь? Пить? Есть? Сменить белье?

– Не хочу пить. Не хочу есть. Не хочу белье. Сделай что-нибудь.

– Что?

– Я больше не могу. Я не могу. Эта боль. Тоска. Я не могу. Я не хочу так умереть. Коля, можно меня вылечить? Можно?

– Я всегда говорил, что можно.

– Ты успокаивал. Я серьезно.

– Можно, – твердо ответил Коля.

– Хорошо. Я выздоровлю, – сказала Лиля и не заметила, что так говорить неправильно (обычно следила за речью). – Я всё… Сначала. Буду счастливой. Обещаю. Молодой. Опять. Ты будешь. Гордиться. Иметь меня. Самую красивую. Женщину. Я хочу жить, Коля. И не хочу боли. Я не хотела боли и не хотела жить. А теперь хочу. Сделай что-нибудь. Продай. Душу. Черту. Жаль. Его нет. Или есть?

– Есть, только неизвестно, где искать, – попробовал пошутить Коля.

– Когда. Кто готов. Он сам придет. Ты не готов. Ты не хочешь. Жертвовать. Ничем. Помогать да. А жертвовать нет. Спаси меня, я очень прошу.

– Я сделаю все, что возможно.

– Хорошо. Больно, Коля, больно, больно! – тихо закричала Лиля. – Очень больно! Пожалуйста!

Вошла Даша с блюдечком, на котором был шприц.

– Мама, сейчас будет лучше, – сказала она.

– Мама? Я что, умираю уже? Я Лиля! Я ненамного старше тебя!

После укола Лиле стало легче, она задышала ровно, заснула. Даша взяла салфетку, чтобы протереть ее лицо, но, ничего не сделав, повернулась к Коле.

– Мне страшно, – шепнула она. – Лиля сухая. Перестала потеть.

– И что это значит?

– Не знаю. Но мне страшно. Я могу отъехать на несколько часов?

– Да, конечно.

Даша, выйдя из дома, сразу же позвонила Павлу Витальевичу. Тот был в своем поместье, то есть недалеко. Услышав, что Даша хочет поговорить, попросил ее подождать немного у дома, приехал на машине, повез к себе.

– Или ты в город хочешь?

– Нет.

– Вы когда переезжаете? Страшно смотреть, как у вас дом стоит. Хотя там, я видел, какая-то труба под вами обнаружилась. Она держит, оползней не должно быть в ближайшее время. С переездом помочь? Квартиру подготовили?

Павел Витальевич был в курсе всех дел – позавчера он позвонил Даше, узнав о неприятностях, свалившихся на ее семью (и считая, что ввиду этого надо отбросить свои обиды), предлагал помощь, Даша отказалась.

Она не стала ничего объяснять в машине, не хотела говорить сбоку человеку, который не глядит на нее. Она хотела прямо в глаза.

И, когда приехали, прошли в гостиную, она села напротив Павла Витальевича, внимательно и серьезно посмотрела на него и начала говорить:

– Ты предлагал помочь. Не знаю, может, из вежливости.

– Нет.

– Тогда… Я сказала, что пока ничего не нужно. Потому что не знала, что нужно. Теперь знаю. Колю не пускают в его квартиру жильцы, выгнать он их не может. Пробовал – не получилось. Поэтому нам некуда переехать. Можешь помочь?

– Легко. Сегодня же.

– Спасибо. Еще. Лиля умирает. Или у нее обострение. Нужны лекарства, обследования. Может, стационар. Все очень дорого. Очень. Нужны деньги. Дашь?

– Дам.

– Это не взаймы, я не знаю, когда смогу отдать. Лет через десять, если подождешь.

– Дам просто так. Что еще?

– Все. Нет, главное. Для тебя главное. Я прошу тебя это сделать просто так. То есть ты в меня влюбился, если правда…

– А ты сомневаешься?

– Влюбился, ладно. Уже поэтому можешь помочь. Я прошу тебя ничего от меня за это не требовать. Чтобы я жила с тобой, чтобы вышла замуж.

– То есть, если потребую, ты тогда от меня помощь не примешь?

– Приму. Другого выхода нет. И буду с тобой жить, если захочешь, и замуж выйду. Я могу это сделать. И даже не скажу, что это очень противно. Я не хочу этого, вернее, не хочу так, но могу. Поэтому давай я не буду тебе ничего обещать. Абсолютно. Если раньше еще могла обещать… Ну, или намекать… Теперь нет. Я просто и нагло прошу тебя помочь. За то, что ты меня любишь. Больше не за что. А я тебе за это ничего не обещаю.

Павел не только выдерживал взгляд Даши, он сам смотрел ей прямо в глаза – с нежностью и восхищением.

– Какая же ты…

– Какая?

– Ты, конечно, понимаешь, что я соглашусь. Ты это сразу знала?

– Нет.

– Тогда ты вообще невероятная. Или умней всех женщин на свете. Значит, если скажу, чтобы ты тут осталась прямо вот сию минуту, останешься?

– Да.

– И я тут же окажусь скотиной и подлецом?

– Почему? Ты в своем праве.

– Да нет. Ты все сделала, чтобы я этого не смог сделать. Ты меня уже хорошо знаешь. А если смогу? Ты же ничего обо мне не знаешь.

– То знаю, то не знаю… Павел Витальевич, честное слово, у меня охоты нет сейчас гадать, знаю я тебя или нет. Поможешь или нет? Даром или как?

– Помогу.

– Спасибо. До свидания.

– Ты пешком пойдешь?

– Попроси кого-нибудь, чтобы меня отвезли. Неудобно мне сейчас с тобой быть, понимаешь?

– Конечно. Шура отвезет.

Огромный молчаливый Шура отвез Дашу домой.

Она вспомнила, что Костяков ответил только на первый вопрос, сказал, что поможет. А даром или не даром, не сказал.

Ну и ладно. Жизнь покажет.

Вечером в квартиру, занятую упорными братьями-молдаванами, вломились несколько людей в камуфляжной одежде. Без оружия, но с наручниками. Они надели наручники на братьев и вывели во двор, не обращая внимания на крики женщин, причитания и тычки старухи. Во дворе братьев запихнули в милицейский воронок. Жены, плача, выбежали, стали спрашивать, что будет с мужьями. Им ответили, что мужья будут отпущены, как только все вещи из квартиры вынесут, а ключи будут переданы, кому надо. Фургоны и бригада грузчиков готовы.

– Что делать? – спросили жены братьев в открытую дверь воронка.

– Соглашайтесь! – послышалось оттуда.