— Ладно уж, пойдём вместе, — решил Швейк. —Но надо действовать с оглядкой, чтобы не нажить беды.

— Не беспокойся, товарищ, — тихо сказал Водичка,когда подходили к лестнице. — Я его ка-ак хрясну… — и ещё тишеприбавил: — Вот увидишь, с этой мадьярской рожей не будет много работы.

И если бы в подъезде был кто-нибудь понимающий по-чешски,тот ещё на лестнице услышал бы довольно громко произнесённый Водичкой девиз:«Плохо, брат, ты мадьяров знаешь!» — девиз, который зародился в тихом кабачкенад рекой Литавой, среди садов прославленной Кираль-Хиды, окружённой холмами.Солдаты всегда будут проклинать Кираль-Хиду, вспоминая все эти упражнения передмировой войной и во время неё, на которых их теоретически подготавливали кпрактическим избиениям и резне.

Швейк с Водичкой стояли у дверей квартиры господина Каконя.Раньше чем нажать кнопку звонка, Швейк заметил:

— Ты когда-нибудь слышал пословицу, Водичка, чтоосторожность — мать мудрости?

— Это меня не касается, — ответил Водичка. —Не давай ему рот разинуть…

— Да и мне тоже не с кем особенно разговаривать-то,Водичка.

Швейк позвонил, и Водичка громко сказал:

— Айн, цвай — и полетит с лестницы.

Открылась дверь, и появившаяся в дверях прислуга спросилапо-венгерски:

— Что вам угодно?

— Hem tudom,[118] — презрительноответил Водичка. — Научись, девка, говорить по-чешски.

— Verstehen Sie deutsch?[119] —спросил Швейк.

— A pischen.[120]

— Also, sagen Sie dep Frau, ich will die Frau sprchen,sagen Sie, dass ein Brief ist von einern Herr, draussen in Kong.[121]

— Я тебе удивляюсь, — сказал Водичка, входя вследза Швейком в переднюю. — Как это ты можешь со всяким дерьмомразговаривать?

Закрыв за собой дверь, они остановились в передней. Швейкзаметил:

— Хорошая обстановка. У вешалки даже два зонтика, а вонтот образ Иисуса Христа тоже неплох.

Из комнаты, откуда доносился звон ложек и тарелок, опятьвышла прислуга и сказала Швейку:

— Frau ist gesagt, dass Sie hat ka Zeit, wenn was ist,dass mir geben und sagen.[122]

— Also, — торжественно сказал Швейк, — derFrau ein Brief, aber halten Kuschen.[123] — Он вынулписьмо поручика Лукаша. — Ich, — сказал он, указывая на себяпальцем, — Antwort warten hier in die Vorzimmer.[124]

— Что же ты не сядешь? — сказал Водичка, ужесидевший на стуле у стены. — Вон стул. Стоит, точно нищий. Не унижайсяперед этим мадьяром. Будет ещё с ним канитель, вот увидишь, но я, брат, егока-ак хрясну…

— Послушай-ка, — спросил он после небольшой паузы, —где это ты по-немецки научился?

— Самоучка, — ответил Швейк. Опять наступилатишина. Внезапно из комнаты, куда прислуга отнесла письмо, послышался ужасныйкрик и шум. Что-то тяжёлое с силой полетело на пол, потом можно было ясноразличить звон разбиваемых тарелок и стаканов, сквозь который слышался рёв:«Baszom az anyat, baszom az istenet, baszom a Kristus Mariat, baszom azatyadot, baszom a vilagot!»[125]

Двери распахнулись, и в переднюю влетел господин во цветелет с подвязанной салфеткой, размахивая письмом.

Старый сапёр сидел ближе, и взбешённый господин накинулсясперва на него:

— Was soll das heissen, wo ist der verfluchter Keri,welcher dieses Brief gebracht hat?[126]

— Полегче, — остановил его Водичка, подымаясь состула. — Особенно-то не разоряйся, а то вылетишь. Если хочешь знать, ктопринёс письмо, так спроси у товарища. Да говори с ним неаккуратнее, а тоочутишься за дверью в два счёта.

Теперь пришла очередь Швейка убедиться в красноречиивзбешённого господина с салфеткой на шее, который, путая от ярости слова, началкричать, что они только что сели обедать.

— Мы слышали, что вы обедаете, — на ломаномнемецком языке согласился с ним Швейк и прибавил по-чешски: — Мы тоже былоподумали, что напрасно отрываем вас от обеда.

— Не унижайся, — сказал Водичка.

Разъярённый господин, который так оживлённо жестикулировал,что его салфетка держалась уже только одним концом, продолжал: он сначалаподумал, что в письме речь идёт о предоставлении воинским частям помещения вэтом доме, принадлежащем его супруге.

— Здесь бы поместилось порядочно войск, — сказалШвейк. — Но в письме об этом не говорилось, как вы, вероятно, уже успелиубедиться.

Господин схватился за голову и разразился потоком упрёков.Он сказал, что тоже был лейтенантом запаса и что он охотно служил бы и теперь,но у него больные почки. В его время офицерство не было до такой степенираспущенно, чтобы нарушать покой чужой семьи. Он пошлёт это письмо в штабполка, в военное министерство, он опубликует его в газетах…

— Сударь, — с достоинством сказал Швейк, —это письмо написал я. Ich geschrieben, kein Oberleutnant.[127]Подпись подделана. Unterschrift, Name, falsch.[128] Мне вашасупруга очень нравится. Ich liebe lhre Frau.[129] Я влюблён ввашу жену по уши, как говорил Врхлицкий — Kapitales Frau.[130]

Разъярённый господин хотел броситься на стоявшего соспокойным и довольным видом Швейка, но старый сапёр Водичка, следивший закаждым движением Каконя, подставил ему ножку, вырвал у него из рук письмо,которым тот всё время размахивал, сунул в свой карман, и не успел господинКаконь опомниться, как Водичка его сгрёб, отнёс к двери, открыл её одной рукой,и в следующий момент уже было слышно, как… что-то загремело вниз по лестнице.