А сама Клара так и не могла сдвинуться с места. Она вся словно заледенела, хоть и понимала, что надо бы подойти и к Рите, и к мисс Смит; мозг твердил ей об этом, но тело не слушалось. Она была словно заворожена видом этих странных форм – треугольника, образованного согнутой рукой дяди Питера, круга крови под головой мисс Смит, подковы людской толпы.

На крыльце хирургии появились Анита с младенцем на руках и Ивлин – а она-то что там делала? – и с потрясенным видом стали слушать объяснения миссис Гаррард, которая все указывала в сторону аварии. Потом Анита страшно закричала, а Ивлин сбежала с крыльца и помчалась по булыжной мостовой, отчего-то громко стуча своими парусиновыми туфлями. Она успела подбежать к матери раньше доктора Кардью.

Ивлин. Ивлин…

И тут дядя Питера вдруг тоже бросился бежать, неуклюже выбрасывая ноги в разные стороны и продираясь сквозь толпу. Раздались крики – может, и Клара закричала вместе со всеми, – «Остановите его! Остановите!», и вскоре беглеца привели обратно. С одной стороны его удерживал Джулиан, с другой – какой-то полицейский.

Едва почувствовав, что может наконец сдвинуться с места, Клара бросилась к Рите. Рита стонала: «Мама!» Слава богу, Анита уже успела обнять Ивлин за плечи и пыталась отвести ее в сторону, что-то ласково ей нашептывая.

Дядя Питера плакал, о чем-то умоляя Джулиана.

– Это же просто несчастный случай, Джулиан! Ты же меня знаешь. Я никогда никому даже больно не сделал бы.

Но Джулиан, мертвенно-бледный, только головой мотал, а потом, яростно выпучив глаза, сказал, словно плюнул:

– Из этого дерьма я тебя вытаскивать не собираюсь, идиот чертов!

Заметив Клару, Джулиан посмотрел на нее и что-то сказал одними губами. Вряд ли это было его обычное «ты свой шанс упустила»; скорее всего, что-то вроде «я обо всем позабочусь».

Весь вечер перед глазами у Клары вставала одна и та же страшная картина – автомобиль, несущийся прямо на кошку. Действительно ли она тогда слышала звук удара или просто его вообразила? Зато она хорошо помнила, какая после этого возникла абсолютная тишина, длившаяся, правда, всего несколько мгновений, прежде чем поднялась всеобщая суматоха.

Мисс Бриджес и мисс Купер сразу же примчались в Грейндж и для начала попытались напоить Клару горячим сладким чаем, но выпить его она не смогла. Рита была настолько шокирована происшедшим, что уснула прямо в гостиной на диване.

Ивлин увели к себе супруги Кардью. Ее лишь с огромным трудом удалось оторвать от тела матери.

Стелла заглянула на кухню, подошла к своей миске, спокойно поела и вообще, похоже, была страшно удивлена, чего это все подняли такой шум.

– Я же просто стояла там и смотрела. – Клара судорожно сглотнула. – Словно в кино – когда показывают какой-то фильм ужасов. – Слезы безмолвно катились у нее по щекам. Она была потрясена не только самим этим страшным происшествием, но и своим собственным участием – точнее, неучастием – в нем, и от этого ей становилось еще тяжелее. Все вокруг нее старались как-то действовать – одни бросились к автомобилю, другие стали снимать пальто и куртки, чтобы укрыть пострадавшую или подложить ей под голову, а та неизвестная женщина все пыталась делать мисс Смит искусственное дыхание, надеясь пробудить в ней хоть капельку жизни, – и только она, Клара, стояла, ничего не делая, и смотрела, точно морская чайка, выследившая рыбу, но решившая за ней не нырять.

– Клара!! – Мисс Бриджес так резко ее окликнула, что даже немного испугала.

– Что?

И мисс Бриджес сказала уверенно, но каким-то задушенным голосом.

– Мисс Смит умерла мгновенно. Вы абсолютно ничем не смогли бы ей помочь.

– Если бы я только…

– Нет. – Голос мисс Бриджес обрел прежнюю твердость. – Не думайте об этом. Не надо так думать.

Было уже два часа ночи, но уснуть Клара по-прежнему не могла и все думала, что если бы чуть раньше, хотя бы пару дней назад она отправила Ивлин к матери, то ничего этого не случилось бы. Она не испытала никакого облегчения, когда, глядя в окно, увидела, что домой вернулся Айвор, но все продолжала смотреть в окно, на луну, на то, как при ее переменчивом свете меняется и все вокруг, и в то же время, как ни странно, остается неизменным, и все пыталась вспомнить, какое этому есть научное объяснение, но так и не могла. На небе было множество звезд, и эти константы тоже казались ей переменчивыми, хотя на самом деле оставались прежними, и Клара понимала, что утром проснется, встанет и будет, как прежде, помешивать на кухне овсянку, проклинать чересчур замерзшее масло, кричать на кого-то из детей, до сих пор не успевшего умыться, и уверять Риту, что ее волосы действительно очень красивы – все будет выглядеть, как всегда, хотя на самом деле жизнь вокруг совершенно переменилась.

Клара так и лежала без сна, размышляя о вечном, когда из-под двери вдруг выполз листочек бумаги, и она, заинтригованная, встала и подняла его. Это был рисунок Питера, абсолютно не похожий ни на одну из его прежних работ. Не было ни свойственной ему тщательной прорисовки деталей, ни изысканного подбора цвета; все в этом рисунке служило одному лишь чувству: гневу. Один из участников изображенной сцены – возможно, сам Питер, – смеялся, но не он был здесь главным, а некий человек в наручниках и тюремной робе, который в безнадежной позе сидел в тесной камере, уронив голову на руки.

«Я очень рад! – написал Питер в верхнем краю. – Мне, конечно, ужасно жаль мисс Смит, но я все равно очень рад, что теперь его наконец-то посадят в тюрьму! Я его ненавижу!»

И Клара решила, что утром непременно скажет Питеру, что тоже ненавидит его дядю.

Глава пятьдесят седьмая

Лицо у Ивлин так осунулось, что глаза казались чрезмерно большими. Она стала подолгу спать, и утром ее приходилось трясти, чтобы заставить встать с постели, а вечером она ложилась первой. Однако она ухитрялась не только каждый день ходить в школу, но и нормально учиться – в школу она ходить хотела; и однажды ее учительница, мисс Фишер, сказала Кларе тихонько: «Она кажется такой же, как прежде, – никогда и не подумаешь, что у нее такое случилось».

А сама Ивлин говорила так: «Я же понимаю, что это случилось не по моей вине. И знаю, что она меня любила. А сейчас я лучше пойду в гамак, можно?» Она целыми днями валялась в гамаке, а в промежутках снова начала рыться в хлебнице, выискивая корки и обломки. Она часто спрашивала, можно ли ей повидать малыша Хауарда, и Клара старалась всячески ее от этого удержать, понимая, что для Аниты это, конечно же, чересчур –