отображаются в семи сфирот. И если человек совершили нечто, что привело к ущербу ступени нефеш, то ему досаждают его слуги и животные. Более высокая ступень души- руах — связана с речью. И если человек, злословя, совершил грех своими словами, то появятся люди, которые досаждают ему разговорами о нем…

…А высшая часть души — нешама — расположена в мозгу, из которого формируется капля семени. Поэтому со ступенью нешама связаны дети. И если некто допустил нарушение, которое привело к изъяну ступени нешама, то его дети огорчают его.

Человек может поднять нефеш, руах и нешама из всех сфирот за исключением сфиры Малхут, от которой подпитывается клипат Нога. Поэтому ему трудно поднять оттуда нефеш, руах и нешама, ибо люди ненавидят его из-за нарушений, которые он допустил в своей речи. И он должен исправить это словами молитвы, молиться за этих людей, дабы они исправились и раскаялись…»[234]

Думаю, читатель уже понял, что сейчас перед ним немного приоткрылась завеса того, каким образом Бешт «читал» в душах людей — порой для этого было достаточно проявить наблюдательность.

Другое замечательное изречение Бешта из того же ряда: «Человек — это маленький мир. И в его власти склонить чашу весов всего мира к суду или же к милосердию, ибо пробуждение снизу вызывает пробуждение свыше»[235].

Соответственно, как уже говорилось, что бы ни происходило в мире, в том числе даже с посторонними людьми, согласно философии Бешта, окружающие должны задуматься, в чем они согрешили: «если случается человеку увидеть, как кто-то преступает запрет Торы, или услышать о ком-то, кто нарушил запрет, пусть знает, что и он имеет отношение к этому нарушению и его следует исправить его в себе самом. Этот чудесный совет помогает от злословия…»[236]

Что касается того, в чем заключается подлинный трепет перед Всевышним, то р. Яаков-Йосеф из Полонного отставил нам следующее рассуждение Бешта:

«Если человек служит Творцу ради награды, то награда воздается по его делам: был ли он человеком свободным или обременённым заботами, служил ли он Творцу в радости или нет. Однако тот, кто служит Всевышнему из любви и желания творить Хесед (милосердие — П. Л.) и награду получает со стороны Хеседа. И известно, что Хесед — это воздействие, не имеющее пределов и ограничений, и его невозможно заключить ни в какие рамки…

Но и творя милость по отношению к Творцу человек может иметь намерение служит не ради награды, дабы его награда была безгранична. И это также будет называться „ради получения награды“…»[237]

Мысль Бешта порой парадоксальна, но именно так проявляется ее глубина, открывающая перед человеком новые горизонты для самопознания и самосовершенствования:

«Нужно учиться у всякого человека, даже у грешника. Ведь если тот так самоотверженно добивается осуществления низменных желаний, то как же можно не прилагать самоотверженных усилий в служении Творцу? И еще, если грешник совершает столько ухищрений ради мерзости, как не изыскать возможности, чтобы совершить доброе дело. Подобным же образом нужно учиться у шутов. Если те всячески принижают себя, достигая тем самым радости и веселья, чтобы заработать несколько грошей, как же должен радоваться тот, кто служит Творцу?!»[238].

Наконец, нельзя не заметить, что философия Бешта глубоко диалектична, и диалектика эта развивается на основе мысли, что в мире нет ни абсолютно чистого зла, ни абсолютно чистого добра, и на самом деле — «и это к добру».

«Дело здесь в том, — пишет р. Яаков-Йосеф опять-таки со слов Бешта, — что „нет на земле праведника, который творил бы благо и не погрешил бы“ („Коэлет“, 7:20), то есть невозможно, чтобы в том благе, которое творит человек, не было бы какого-то пристрастия или изъяна. И пояснил мой учитель, что против добра, в котором нет ни малейшего изъяна, восстает дурное начало. Но если дурное начало видит, что в том благе, которое человек совершил, есть некое пристрастие, это значит, что в этом благе есть доля зла, и тогда оно оставляет человека в покое и идет своей дорогой. И можно тогда спокойно завершить начатое, делая это ради Небес»[239].

Как видим, Бешт отнюдь не идеализирует человека и не требует от него, чтобы тот действовал исключительно из альтруистских побуждений (без некого постороннего «пристрастия»). Бешт был убежден, что даже если человек делает добро для кого-то, он в любом случае делает это, прежде всего, для себя.

Эту мысль он высказывает от имени героя-бедняка в замечательной притче о том, что в некотором царстве жил был царь, который любил обходить своих подданных-бедняков, расспрашивать, как у них дела и иногда оказывать им помощь. Вот этому доброму царю бедняк и заявил, что, как и все остальные люди, все, что он делает — добро или зло — он делает исключительно для себя.

Царь обиделся на такую неблагодарность бедняка и повелел выдать ему петуха, которого откормили пищей со смертельным ядом. Таким образом, появился у бедняка петух, за которым надо ухаживать, но вот на суп его использовать никак нельзя.

Спустя какое-то время уставший царский сын возвращался с охоты, заглянул к этому бедняку и попросил зажарить ему петуха. Бедняк не возражал, и трудно сказать, чем бы все кончилось, если бы царский лекарь не решил бы проверить, а не отравлено ли мясо петуха. Когда выяснилось, что оно отравлено, бедняка попытались обвинить в попытке отравления наследника престола. Но тут он заявил, что петух — это царский дар, и он его ядом не пичкал. И царю не оставалось ничего другого, как признать, что петух — это и в самом деле его дар, и согласиться с тем, что все, что делает человек, он делает для себя.

* * *

Если уж говорить о том, совершил ли Бешт революцию в иудаизме, то подлинным переворотом в нем можно считать его метод толкования Торы и всего корпуса Священного Писания в целом.

Сам Бешт считал, что «истинные открытия в Торе, сделанные истинным мудрецом, который „породил“ их из небытия, — верное свидетельство веры в Сотворение мира, то есть в то, что Творец создал мир из небытия. И как Творец создал мир посредством Торы, о чем сказано (Берешит 1:1): „В начале сотворил Б-г небо и землю…“, так и мудрецы Торы своими открытиями творят заново небо и землю, как поясняется в книге Зогар»[240].

Бешт трактовал Тору, продолжая традицию Аризаля, в каббалистическом ключе, но при этом еще и в аллегорическом (что, кстати, чем-то напоминает метод уже упоминавшегося Сведенборга) —