доставал деньги, необходимые для выдачи бедных невест замуж, но и давал сиротам приют в своем доме, а затем устраивал их судьбу. Надо заметить, что в этом смысле он не отличался от многих других евреев, да и его самого после того, как он стал круглым сиротой, взяли на попечение жители Окопа.

Согласно истории, в доме Бешта жила девочка-сирота, а у р. Зеэва — мальчик. Они сговорились поженить воспитанников, но в день свадьбы р. Зеэв заявил, что не подведет жениха к невесте для закрытия фаты, пока Бешт не даст ему двести злотых, которые он посулил в качестве приданного сироты. У Бешта в тот момент, видимо, денег не было, но слова ученика и друга его сильно задели.

— Неужели ты не веришь мне даже на такую сумму?!

— Мне еще содержать молодых и учить с женихом Тору. А сказано: «Нет хлеба, нет и Торы!» Так что я не отступлю! — отрезал р. Зеэв Кицес.

Спустя короткое время после этого в дом Бешта пришел р. Лейб Креминер, рассказавший, что явился по приказу меджибожского комиссара: тот утверждает, что Бешт задолжал некому живущему неподалеку от Меджибожа пану 1000 злотых, занятых в свое время на выкуп пленных, и если тот не получит этих денег немедленно, то будет закован в кандалы и отправлен к помещику на расправу.

В ответ Бешт велел р. Лейбу немедленно запрячь свою бричку и поехать к пану, заплатить причитающуюся тому сумму и вернуться домой еще до того, как начнется свадебная церемония. При этом денег р. Лейбу Бешт, не дал, а столь крупной суммы у самого р. Лейба, разумеется, не было; он и в руках никогда такие деньги не держал.

По дороге в поместье р. Лейб заглянул в корчму — чтобы выпить «сто граммов для храбрости», а заодно рассказал корчмарю, что Бешт отправил его к пану отдавать долг, но денег не дал, и чем все это закончится неизвестно. Корчмарю не оставалось ничего, как посочувствовать несчастному посланнику Бешта, и налить от себя в знак сочувствия еще стопочку.

Когда р. Лейб въехал в имение помещика, был уже полдень, и тот обедал. Дождавшись окончания трапезы пана, р. Лейб вошел в дом. Помещик первым делом спросил, привез ли тот деньги, на что р. Лейб, не моргнув глазом, ответил: «Да!».

От такого ответа у помещика явно поднялось настроение, и тот с почетом усадил его за стол и поднес медовухи. И все время, пока р. Лейб тянул медовуху, он мучился вопросом, что же будет, когда придет время доставать деньги, которых нет?!

«Может, Бешт подразумевал, что пану понравится одна из его лошадей, и он возьмет ее в уплату долга?!» — гадал р. Лейб.

И тут ему в голову неожиданно, словно она была подсказана кем-то со стороны (и читатель даже может догадаться, кем именно), пришла странная, даже безумная на первый взгляд мысль. Но ситуация была безвыходной, и он решил ей последовать.

— Позвольте, ясновельможный пан, поговорить с вами наедине, — сказал р. Лейб.

Пан кивнул, они вышли в соседнюю комнату, и р. Лейб сказал:

— Я знаю, господин, что вы человек — кристально честный, и никогда не возьмете даже чужой грош, — начал р. Лейб. — Но вот я сейчас заплачу вам эти деньги, а потом выяснится по счетам, что выкуп пленных обошелся дешевле этой суммы, и вы окажетесь вором.

Помещик и в самом деле был необычайно честным человеком, а потому поблагодарил р. Лейба за заботу о том, чтобы он, не дай Б-г, не позволил себе страшный грех воровства и стал внимательно изучать расписки откупщиков. Затем взял вексель Бешта на 1000 злотых, бросил его в огонь и сказал р. Лейбу: «Ты был прав: откупщики не только покрыли ту сумму, которую просил Бешт, но и переплатили за нее. Бешту причитается еще две сотни злотых!».

И он выдал р, Лейбу не только эти двести злотых, но и дал ему двадцать злотых в подарок за то, что тот уберег его от воровства. Совершенно ошарашенный случившимся, р. Лейб повернул назад и по пути снова заглянул в корчму — на этот раз, чтобы выпить стопочку за благополучное окончание дела, а заодно рассказать корчмарю, как все закончилось и что все случившееся — несомненно, еще одно чудо, совершенное Бештом.

Пока в корчме все ахали и охали, слушая этот рассказ, Бешт мрачно расхаживал по двору и говорил: «Вот дурень! Задерживается в дороге и рассказывает всякие басни!».

Когда р. Лейб въехал во двор Бешта, тот закричал:

— Зачем остановился на обратном пути?!

Р. Лейб начал было рассказывать о том, как все было, но Бешт оборвал его на полуслове: «Да знаю я все! Давай поскорее деньги, а то со свадьбой запаздываем!».

Как только деньги оказались у Бешта, со словами «Ну что, а теперь за свадебку!» он начал балагурить и готовиться веселить жениха и невесту.

Согласитесь, рассказ кажется невероятным, не правда ли? Но Моше Росман, работая в архиве краковской библиотеки князей Чарторыйских, наткнулся на документ, из которого следовало, что однажды денег, которые были усилиями Бешта добыты для выкупа посаженных в долговую яму арендаторов-евреев, оказалось сверх необходимой суммы и ему было возвращено около двухсот злотых. Разумеется, в документе ничего не сказано о том, при каких именно обстоятельствах Бешту были возвращены эти деньги, но, согласитесь, связь тут напрашивается сама собой.

Эта история, кстати, показывает, каким образом Бешт изыскивал деньги для выкупа пленных.

Он занимал требуемую сумму у того или иного помещика, выдавал расписку (вексель), а затем просил тех откупщиков, которые вошли в число его сторонников, вместо того, чтобы передавать пожертвования ему лично, покрыть при расчетах с помещиком часть его долга — дать столько, сколько сочтут нужным. Что те и делали, и нередко не только покрывали долг, но и перекрывали его, в результате чего помещик из кредитора вполне мог превратиться в должника, даже не заметив этого.

Не исключено, что в данном случае Бешт знал об этом, но тогда возникает вопрос, почему он прямо не сказал р. Лейбу, чтобы тот попросил пана сделать перерасчет? Неужели только ради рождения еще одной легенды о великой проницательности Бешта и его способности заранее просчитывать ход событий?! А может, и сказал, но р. Лейб, рассказывая эту историю, решил ее чуть приукрасить, добавив нее некий элемент чуда. И в этом-то и заключается главная проблема большинства рассказов о Беште — мы не знаем, что именно было привнесено в них рассказчиками «от себя».

Между прочим, из