Бешт и р. Йехиэль-Михл собрались ехать в ближайшую деревню на обрезание, и р. Михл и р. Зеэв Кицес поехали с ними. В пути р. Михл затеял спор об исчислениии звезд, и вдруг р. Зеэв Кицес[252] проявил себя в качестве большого знатока астрономии, чем немало удивил своего оппонента.

Когда Бешт собрался уезжать, у него возникли опасения, что р. Зеэв Кицес возгордился настолько, что начнет допекать и р. Йехиэля-Михла, и тогда он, отобрал у р. Зеэва не только те знания, которые вложил в него, чтобы тот мог одержать победу над р. Михлом-судьей, но и те, которые он приобрел самостоятельно.

Так в мгновение ока р. Зеэв Кицес стал полной невеждой. В полночь он, как обычно, встал, чтобы учить Гемару, Галаху и Рамбама, и вдруг обнаружил, что читает текст — и не понимает ни слова! Решив, что выпил на ночь слишком много спиртного, р. Зеэв Кицес закрыл книгу, покурил трубочку и пошёл спать. Но утром после молитвы он снова по обыкновению сел учить Тору, и снова обнаружил, что ничего не понимает.

Тогда он сообразил, что все это устроил Бешт и обратился к нему с мольбою: «Учитель, верни мне мои знания!».

«Разве Тору изучают для того, чтобы состязаться и спорить?» — с упреком сказал ему Бешт. И тогда р. Зеэв устыдился пробудившейся в нем гордыни и с тех пор стал полным праведником.

* * *

Из всех дошедших до нас сведений о Беште известно, что в будние дни он ел обычно крайне мало. Не исключено, что эта умеренность в еде сформировалась у него еще в годы полуголодного детства и окончательно закрепилась во время отшельнической жизни в Карпатах.

В то же время по субботам и в праздники Бешт не чурался хорошего застолья и мог пропустить рюмку-другую спиртного. Больше того: похоже, он был ценителем хорошего вина — вспомним историю о его болезни, посланной вместо ограбления, и его шутливую фразу о том, что ради такого хорошего вина стоило и поболеть.

В другой истории во время нахождения Бешта в Валахии радушный хозяин дома поднес ему чарку чрезвычайно крепкого вина. «Хорошо твое вино, только чарка мала!» — сказал Бешт, осушив рюмку. Хозяин в ответ заметил, что в большом количестве такое вино пить опасно. «Я этого не боюсь!» — ответил Бешт, и когда ему поднесли большую чарку того же вина, осушил ее залпом.

Срезу после этого все находившиеся за столом увидели, что лицо Бешта сильно побагровело, волосы встали дыбом, глаза, казалось, вылезли из орбит. Но тут Бешт провел ладонью по глазам, и спустя мгновение снова стоял перед всеми как ни в чем ни бывало, совершенно трезвый.

«Говорили наши мудрецы: „Вино пьянит, а страх отрезвляет!“. Когда я представил себе величие Б-га Всевышнего, то страх и трепет охватили меня от Его величия, и сразу развеялись винные пары!» — объяснил Бешт произошедшую с ним перемену.

Несомненно одно: вкушение еды было для Бешта не просто процессом поглощения пищи и наслаждения ее вкусом, но и формой служения Всевышнему, который, как и молитва, должен был сопровождаться особой «каваной», некой каббалистической интенцией.

Так, однажды во время трапезы по поводу выкупа первенца, когда она вроде бы подходила к концу, Бешт вдруг взял кусок хлеба, начал жевать и внезапно лицо его покраснело, и он словно окаменел.

Сидевшие за столом перепугались, решив, что Бешт подавился, однако р. Зеэв Кицес, который к тому времени был уже хорошо знаком с поведением Бешта, вглядевшись в его лицо, понял, что тот находится в своем обычном состоянии транса, и велел оставить учителя в покое.

Через какое-то время Бешт пришел в себя, а на вопрос, что с ним такое было, пояснил: «Принявшись за этот кусок хлеба, я проникся тем направлением мысли, которое было у учителя нашего Моше, когда его в первый раз кормила Ципора. И лишь достиг я нужной силы „каваны“, как пришел Моше рабейну, и случилось то, что случилось».[253] Хотя о том, что именно случилось, нам остается только строить догадки.

Поясняя отношение Бешта к еде, его внук вспоминал, как тот объяснял значение слов псалма «Есть будут смиренные и насытятся» (Пс., 22:27). Бешт добавлял к этому стиху слова мудрецов Талмуда «Человеку всегда следует есть на треть меньше, чем ему хочется, дабы не вскипели в нем страсти» и продолжал: «Выходит, человеку, который удостоился смирения и никогда не гневается (ибо гнев — порождение гордыни), можно есть до полного насыщения. Об этом сказано: „Есть будут смиренные и насытятся“ — то есть их мерой может быть насыщение. Еще сказано: „Праведник ест, чтобы насытить душу“ (Мишлей, 13:25). И вот как благословляет Всевышний народ Израиля: „… и будете есть хлеб свой досыта“ (Ваикра, 26:5)».

Судя по дошедшим до нас источникам, по отношению к еде Бешт воспринял и развил отношение Аризаля, согласно которому еда и питье содержат в себе искры святости первого человека Адама, которые рассыпаны по всей неживой природе, растениям, животным и людям, и эти искры с стремятся через духовную природу человека вознестись вверх, к Творцу.

Отсюда и вытекает известная максима хасидизма о том, что еда в святости — начало всякой святости, и именно этим объясняются пристрастии и обычаи Бешта в еде. Сама необходимость в еде, по Бешту, вполне естественна, и все зависит от отношения к ней.

Праведник ест для того, чтобы «насытить душу» — то есть, чтобы с помощью еды обрести необходимые силы для дальнейшего нравственного и духовного совершенствования, приближения к Всевышнему. И в процессе еды, согласно книге «Дегель махане Эфраим», он связывает себя не столько с ее материальной сущностью, сколько со скрытой в ней частью Божественности. Чревоугодника же, целиком погрязшего в нашем материальном мире и заботит лишь чисто физический процесс поглощения пищи и связанное с этим опять-таки чисто физическое наслаждение.

Ни в чем, говорил Бешт, «йецер а-ра» (дурное начало) не искушает человека так, как в еде, питье и интимных отношениях, и многие люди попадаются в сети дурного начала именно тогда, когда занимаются поиском заработка ради пропитания, и простому человеку приходится вести борьбу с этим началом в себе непрестанно.

Можно ли быть знатоком Торы и при этом отдавать дань чревоугодию? В принципе, да, но следует помнить, что при этом дурное начало искушает его постоянно, и ему также приходится постоянно вести этот тяжелый поединок. И потому, по Бешту, предпочтительнее второй путь, выраженный в словах: «Таков путь Торы: ешь хлеб