повторения молитвы кантором Бешт не подошел к «Арон а-кодеш» (он же «Ковчег завета», шкаф со свитками Тор), как это обычно делал, а остался на месте, и все почувствовали исходящий в этот момент от него трепет перед Творцом, который все усиливался. Наконец, кантор р. Авраам вроде бы закончил повторение молитвы, а Бешт все еще стоял на месте, не шел к ковчегу, и было видно, что его тело сотрясает дрожь.

Тогда р. Зеэв-Вольф Кицес подошел к Бешту, приоткрыл талит и заглянул ему в лицо. Как рассказывал потом сам р. Кицес, от лица Бешта исходил свет, а глаза его были навыкате, как у человека, находящегося в состоянии агонии, и было очевидно, что в этот момент он словно находится в неком ином мире.

Тогда р. Авраам и р. Зеэв-Вольф взяли Бешта под руки и подвели к ковчегу. Продолжая сотрясаться, он стал читать псалмы, а когда закончил, еще некоторое время дрожал и молящимся пришлось подождать с чтением Торы, пока он не успокоился.

Судя по всему, для р. Зеэва-Вольфа это было чем-то привычным, хотя, когда Бешт только поселился в Меджибоже, и он не верил, что такое возможно и подозревал, что Бешт специально тянет время молитвы, чтобы создать у окружающих впечатление о своей великой набожности. Вот как звучит история о том, как р. Зеэв-Вольф Куцис изменил свое мнение по этому поводу в пересказе Шмуэля-Йосефа Агнона:

«И было в святой день субботний, в начале послеполуденной молитвы — минхи — должен был Бешт встать перед ковчегом, пока день еще не пошел на убыль, ибо, как известно, час этот — время исправления душ, одни уходят, другие приходят. А Бешт, да будет благословенна его память, обыкновенно оставался за чтением молитвы Шмоне эсре около четырех часов.

И великое зло брало рабби Зеэва из-за этого, ибо он не верил, что человек может, стоя на ногах, проникновенно молиться так долго, тогда как у него самого и у всего народа Израиля это занимает не больше чем пять минут или около того. И сказал себе: „Кто знает, чем этот занят сейчас“.

И встал, и подошел, и приподнял талит, открыв лицо Бешта. Когда же увидел лицо Бешта, да будет благословенна его память, лишился чувств и был близок к смерти, так что врачи лишь великими усилиями привели его в чувство, и душа отчасти возвратилась к нему, и болел он месяца три.

И поведал всему народу, что было с ним, что он знал всегда Бешта, да будет благословенна его память, как человека с твердым взглядом и ясными глазами и румяным лицом, а тут увидел его словно мертвым, чья душа отлетела, с глазами, выпучившимися и истекающими влагой. Также и тело его все было как истукан без единого движения, потому-то и обуял его великий страх, и он упал замертво.

С тех пор дал себе зарок слушаться Бешта и склонять пред ним голову, ибо весьма грозен человек Божий Бешт, благословенна память его»[259].

В том же состоянии Бешт обычно пребывал и во время проповеди или урока Торы, который давал после молитвы — согласно «Шивхей Бешт», он продолжал «содрогаться и трепетать», то ли еще не до конца отойдя от экстатического состояния во время молитвы, то ли введя себя в него снова. После одной из таких проповедей он сказал: «Владыка мира! Открыто и ведомо Тебе, что держу я речи не для собственной славы (а для славы отчего дома и дома матери моей). Я многое знаю и многое умею, но нет такого человека, которому я мог бы открыться».

Очень много рассказов повествует о том, что сила молитва Бешта была столь велика, что производила перемены в окружающем материальном мире. И если этого не ощущали люди, то это можно было заметить по тому, что происходило с окружающими предметами, животными и растениями.

Так, все тот же Яаков-Йосеф из Полонного рассказывал, что однажды во время молитвы неподалеку от Бешта стояла большая бадья с водой, и все молящиеся увидели, как вода в ней дрожит и плещется как при землетрясении. Случившееся было расценено как однозначное доказательство того, что во время молитвы на Бешта сходит Шхина — ведь, согласно Торе, гора Синай тоже сотрясалась, когда на нее сошел Г-сподь.

Р. Давид Пуркес рассказывал, что однажды путешествовал вместе с Бештом, и они остановились в каком-то доме. Бешт встал у восточной стены, чтобы помолиться, и пока он молился, было видно, как колышется зерно в бочках, прислоненных к противоположной, западной стене. Другой сподвижник Бешта, р. Гедалья, рассказывал, что однажды Бешт молился в каком-то амбаре, где также стояли бочки с зерном, и во время молитвы Бешта сами бочки стали подскакивать вверх, словно побрасываемые невидимой силой. И р. Гедалье также вспомнились в этот момент слова о том, как содрогалась гора Синай перед получением евреями Торы.

Еще более любопытен с этой точки зрения рассказ Магида из Межерича, заставляющий подумать, что такое снисхождение Шхины приводило к тому, что во время молитвы Бешт был едва ли не в буквальном смысле слова наэлектризован и при прикосновении к нему ударяло словно током (хотя, понятно, ни сам Бешт, ни его ученики понятия не имели об электричестве).

Точного дня этого происшествия Магид не помнил, но запомнил, что в тот день читалась то ли молитва о дожде, то ли молитва о росе, то есть дело было либо в первый день Песаха, либо в праздник Шмини Ацерет.

Бешт, как обычно, молился с великой страстью, и эта его страсть невольно передалась и остальным молящимся, «и великий вопль стоя во время молитвы». Напряженность в зале синагоги была настолько высока, что Великий Магид, который в тот день был сильно болен, не мог его вынести и вышел в пристройку к синагоге, чтобы помолиться там в одиночестве. Тем временем Бешт закончил основную часть молитвы и перед молитвой мусаф тоже вышел в пристройку, чтобы надеть китл (от «китель») — белое праздничное одеяние, в которое облачаются на некоторые праздники, а также перед чтением молитв о росе или дожде.

В эти минуты Магид воочию увидел, как Бешта осеняет Шехина; что он почти всем своим существом находится в духовных мирах, а в нашем мире осталась лишь его малая часть. Но одновременно Магид заметил, что китл на плече у Бешта немного сморщился, и решил расправить складку — чтобы Учитель вернулся к молитве в надлежащем виде. Но как только Магид дотронулся до плеча Бешта, его начала бить сильная