Они полгода не видались почти; и в томвозрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг вдруге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых онисделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнегосвидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.

— Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие,свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, — говорил Ростовс новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками,указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.

Хозяйка-немка высунулась из двери на громкийголос Ростова.

— Что, хорошенькая? — сказал он, подмигнув.

— Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, —сказал Борис. — А я тебя не ждал нынче, — прибавил он. — Я вчера, только отдалтебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского — Болконского. Я недумал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? —спросил Борис.

Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскомуГеоргиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на своюподвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.

— Как видишь, — сказал он.

— Вот как, да, да! — улыбаясь, сказал Борис, —а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехалпри нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что заприемы были, что за обеды, балы — я не могу тебе рассказать. И цесаревич оченьмилостив был ко всем нашим офицерам.

И оба приятеля рассказывали друг другу — одино своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службыпод командою высокопоставленных лиц и т. п.

— О гвардия! — сказал Ростов. — А вот что,пошли-ка за вином.

Борис поморщился.

— Ежели непременно хочешь, — сказал он.

И, подойдя к кровати, из-под чистых подушекдостал кошелек и велел принести вина.

— Да, и тебе отдать деньги и письмо, —прибавил он.

Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги,облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк излобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.

— Однако денег вам порядочно прислали, —сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. — Вот мы так ижалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…

— Вот что, Берг милый мой, — сказал Ростов, —когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у котороговам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешатьвам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда-нибудь, куда-нибудь… к чорту! —крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо,видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: — вы знаете, несердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.

— Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, —сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.

— Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, —прибавил Борис.

Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки,сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и,убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкойвышел из комнаты.

— Ах, какая я скотина, однако! — проговорилРостов, читая письмо.

— А что?

— Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу неписал и так напугал их. Ах, какая я свинья, — повторил он, вдруг покраснев. —Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! — сказал он…

В письмах родных было вложено ещерекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны,через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести поназначению и им воспользоваться.

— Вот глупости! Очень мне нужно, — сказалРостов, бросая письмо под стол.

— Зачем ты это бросил? — спросил Борис.

— Письмо какое-то рекомендательное, чорта лимне в письме!

— Как чорта ли в письме? — поднимая и читаянадпись, сказал Борис. — Письмо это очень нужное для тебя.

— Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни ккому не пойду.

— Отчего же? — спросил Борис.

— Лакейская должность!

— Ты всё такой же мечтатель, я вижу, —покачивая головой, сказал Борис.

— А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в томдело… Ну, ты что? — спросил Ростов.

— Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо;но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.

— Зачем?

— Затем, что, уже раз пойдя по карьере военнойслужбы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.

— Да, вот как! — сказал Ростов, видимо думая одругом.

Он пристально и вопросительно смотрел в глазасвоему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого-то вопроса.

Старик Гаврило принес вино.

— Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? —сказал Борис. — Он выпьет с тобою, а я не могу.

— Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? — сказалРостов с презрительной улыбкой.

— Он очень, очень хороший, честный и приятныйчеловек, — сказал Борис.

Ростов пристально еще раз посмотрел в глазаБорису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремяофицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, каких чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступкахих командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, каки обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотово вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции емуудалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался занеправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великийкнязь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты —была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротногокомандира.