Письмо Николушки было прочитано сотни раз, ите, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине,которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторыезнакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением ивсякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Какстранно, необычайно, радостно ей было, что сын ее — тот сын, который чутьзаметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, закоторого она ссорилась с баловником-графом, тот сын, который выучился говоритьпрежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, вчужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает тамкакое-то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, чтодети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини.Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, какбы и не было никогда миллионов-миллионов людей, точно так же возмужавших. Какне верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где-тотам у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить,так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным,храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя поэтому письму.

— Что за штиль, как он описывает мило! —говорила она, читая описательную часть письма. — И что за душа! Об себе ничего…ничего! О каком-то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет освоих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никогоне забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегдаговорила…

Более недели готовились, писались брульоны ипереписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графинии заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования иобзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическаяженщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и дляпереписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю КонстантинуПавловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русскаягвардия за границей, есть совершенно-определительный адрес, и что ежели письмодойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно недошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потомурешено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, иБорис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, отграфини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег наобмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.

12-го ноября кутузовская боевая армия, стоявшаялагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров —русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в15-ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10-ти часам утра,вступала на ольмюцкое поле.

Николай Ростов в этот день получил от Борисазаписку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15-ти верстах не доходяОльмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги былиособенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановилисьпод Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагаявсякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами,празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшейтуда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростовнедавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина,лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив запискуБориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку винаи один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростовеще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка ссолдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская стемляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом указака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжаяк лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех еготоварищей-гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.

Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи,щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли наподводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасныеобеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чемгордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицерыпешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь ужеротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своейисполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьмавыгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств слюдьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо,привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, черезкоторого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис,чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели вчистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Бергдержал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью,белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел налицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том,чем он был занят.

— Ну-ка, как вы из этого выйдете? — сказал он.

— Будем стараться, — отвечал Берг,дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.

В это время дверь отворилась.

— Вот он, наконец, — закричал Ростов. — И Бергтут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир, [Дети, идите ложиться спать, ] —закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда-то вместес Борисом.

— Батюшки! как ты переменился! — Борис всталнавстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на местопадавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него.С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, неподражая другим, по-новому, по-своему выражать свои чувства, только бы не так,как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что-нибудь особенноесделать при свидании с другом: он хотел как-нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса,но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив,спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.