Там, куда он показывал, звучал горн на подъем – приглушенное металлическое бренчание, совсем не похожее на звучание настоящего горна. Галя обернулась, чтобы затушить сигарету о гипсовый постамент, но передумала и растерла ее ногой о землю.

– Ну вот, – сказал Леха, глядя, как она уходит по свежей тропинке, – а говорила, что тяги нет. Говорю же: как в пылесос!

За Галей в бурьян пошел Виталик, потом Женька, который зачем-то высоко поднял руки и задержал дыхание.

– А как это укладывается в твою тягу? – спросила я у Лехи. – У нас же каждый день так. И ему точно далеко до твоей Натки.

Леха усмехнулся, а потом серьезно на меня взглянул:

– Так надо. Это тоже проявление какой-то там силы, которой противостоит сила тяги. Смуглянка тебе лучше расскажет. У него на этот счет целая теория. Он все на формулы раскладывает, головой это понять пытается. А я… – Леха постучал себя по груди и махнул рукой. – Пойдем. Проведали. Ничего здесь в твои тартарары не рухнуло. Только, кажется, толстолапый наш куда-то подевался. Никто не видел?

Все, кто остался, огляделись в поисках щенка, Ринат свистнул, и из кучи мусора донесся веселый лай. На вытоптанную поляну между статуями Рибок вынес палку с приколоченным к ней ровным прямоугольником из фанеры с расплывшейся цифрой «четыре» и, виляя хвостом, положил ее к ногам Рината.

– Табличка четвертого отряда! – узнала Анька и обернулась к Сашке: – Вы же ее, кажется, в болоте утопили? Вот и верь после этого людям. А какие обещания давал, какие слова говорил! Или это все тоже неправда?

Анька напрашивалась на извинения, а возможно, и на поцелуй в таком необычном месте, но напросилась совсем на другое. Сашка подошел к ней и в искреннем удивлении поднял брови:

– А разве я тебе что-то говорил, Аннет?

Какую силу, противостоящую силе тяги, имел в виду Леха, оставалось пока неизвестным, но сила эта была несокрушимой. Вернувшись в корпус и обнаружив у входа Сережу, который уже успел поднять два отряда и построить на полдник, Женька заявил, что больше никогда-никогда не будет участвовать в опасных для психики мероприятиях типа футбола, ходить в лес, который населяют дикие животные, и позориться со сцены на концертах.

На закономерный вопрос, а не охренел ли он, часом, Женька ответил, что, несмотря на нападение дикого зверя, чувствует себя прекрасно и взамен готов взять на себя все, что касается эстетического воспитания детей. Конкурс мыльных пузырей под эти критерии как раз подходил. Он был абсолютно безопасным и высокоэстетичным, поэтому Женька назначил себя главным по пузырям и торжественно передал нам все остальные полномочия.

После полдника, вдохновленный тем, что хоть одно мероприятие не несет прямой угрозы для жизни, он даже вызвался нарисовать детям гуашью радужные пузыри на лицах и закрылся с ними в пропахшей нашатырем игровой. Однако какой-то лагерный бог, а таковой, конечно же, существует, разозлился на Женьку и перед самым началом конкурса послал на его крашеную голову кару небесную в виде Виталика.

Весь тихий час, пока Виталик якобы ходил на склад за средством для мытья посуды, в корпусе его с нетерпением ждала Ленка и, чертыхаясь, готовила мыльный раствор из воды, мыла и шампуня против выпадения волос, взятого без спроса у Марадоны. Когда Виталик, продираясь за Галей сквозь бурьян, вспомнил об этом, бежать на склад было уже поздно. Чтобы Ленка не сильно ругалась, необходимо было срочно придумать замену – какую-то полезную для конкурса вещь, которую он добыл, желательно рискуя жизнью.

Узнав об этой проблеме, Галя посоветовала ему разрезать пополам пластиковую бутылку и использовать ее верхнюю часть как инструмент для выдувания пузырей.

– Как бульбулятор, только в другую сторону дуешь, – пояснила она, чтобы Виталику все сразу стало понятно.

Бутылку из-под полторашки «Очаково» они нашли в урне у ворот. Кто-то выбросил ее туда пару дней назад вместе с другими ненужными вещицами. И вернувшийся к полднику Виталик радостно сообщил Ленке, что с таким устройством они точно выиграют конкурс. Между тем оказалось, что ни Ленка, ни Виталик не имеют представления, что такое бульбулятор, поэтому не знают, куда дуть.

Поскольку Галя ушла на склад за синими ковриками для йоги, Виталик предложить узнать, как пользоваться этим хитрым устройством, у четвертого корпуса, но Ленка это делать категорически запретила. По ее наблюдениям, четвертый корпус влиял на ее напарника крайне негативно. Сначала Женька научил его курить, а однажды Виталик вернулся из четвертого корпуса под утро и пел какие-то странные матерные песни про коммунистов. Но в конце концов ей пришлось согласиться: дети требовали раствор, да еще и Марадона обнаружил пропажу шампуня.

– Как хорошо, что вы еще не вышли! – воскликнул Виталик, влетев в игровую четвертого корпуса. – Мне срочно нужна ваша помощь!

Верно определив, что у кого таз – тот и главный, Виталик подошел вплотную к Женьке и достал из-за спины верхнюю часть пластиковой бутылки.

– Как дуть? Научи, а? Ничего не получается.

С этими словами он приставил к лицу свое устройство наподобие кислородной маски, наклонился к тазу и вдохнул полные легкие аммиачных паров.

– Другой стороной, – успел сказать Женька, прежде чем Виталика вырвало на его голубые «левайсы». – Горлышком в рот – и выдуваешь.

Виталика вырвало еще раз, но уже на пол. Женька молча передал Сереже таз и на праздник не пошел.

Виталик на праздник тоже не пошел. Его отвели в изолятор, куда потом с криками «Я же тебя предупреждала!» прибежала Ленка и где бледный Виталик сообщил ей принцип действия Галиного устройства. Внимательно выслушав его, Ленка еще немного поругалась, но принцип действия запомнила и вернулась к отряду хоть и без Виталика, но зато с безотказно работающей половиной бутылки.

Когда она появилась на линейке, последний таз уже занял свое место на самой высокой трибуне, и в небо над «Гудроном» полетели первые радужные пузыри. Они отражались в Сережиных очках, в чисто вымытых окнах корпусов, лопались, врезаясь в ветки старой березы. Те, которые улетали за корпуса, подхватывал хулиган-ветер и бросал на колючие сосны. Многие летели выше, но смотреть на них было уже невозможно, потому что раскаленный солнечный шар, медленно опускающийся за крышу главного корпуса, сегодня был как никогда ярок и велик.

До позднего вечера подсвеченные лучами заходящего солнца золотые пузыри взлетали вверх. Смеялись, выпуская их в небо, дети, провожала их синим платочком Лола Викторовна, жмурился от попавшего в глаза мыла по-детски счастливый Борода.

Никому не было жаль этой ослепительной, но так недолго