– Замерзла? – заметив мои действия, сказал Шандор. – Сейчас возьмешь глину, станешь ее мять и вмиг согреешься.

В этот раз мы были в мастерской одни. Все уже готовились к Новому году, и занятия отменили. Но Шандор уезжал только завтра, и сегодня мы работали в привычном режиме. С утра посетили лекцию и семинар в университете, а затем направились сюда.

Он был в темных джинсах и синей футболке с цветным принтом, на ногах новые черные кроссовки, на которых остались следы грязи с улицы. Я по субботам тоже старалась одеться попроще, чтобы не портить хорошие вещи результатами своего труда. На мне была легкая трикотажная кофта серого цвета и темно-синие джинсы, на ногах белые кроссовки, которые я предпочла протереть тряпкой, когда мы вошли в мастерскую. Косу я закрутила в пучок и стянула широкой резинкой, чтобы она не мешала работе.

Прежде чем мы надели фартуки и приступили к занятию, я решила вручить Шандору свой новогодний подарок. Я открыла свою сумку и вынула из нее подарочный пакетик, повязанный синей лентой. После всего услышанного о цыганских обычаях вручение подарка казалось не вполне уместным, его стоило бы преподнести позднее, но я все же решила сделать это сегодня. Шандор с любопытством наблюдал за пакетиком у меня в руках и скромно улыбался.

– У меня для тебя подарок.

Я подошла к Шандору и протянула ему упаковку. Она была непрозрачная, и он нерешительно взялся за ленточку.

– Пусть этот подарок принесет тебе удачу в Новом году… Да, ты можешь посмотреть.

Шандор вскрыл пакет и вынул из него глиняную подкову. Его губы растянулись в широкой улыбке. По китайскому календарю наступал год Лошади. И хоть китайцы будут праздновать его только в феврале, мы, русские, уже торопились всех поздравлять с годом Лошади.

– Подкова – верный спутник лошади, – сказала я, – а лошадь имеет большое значение в твоей семье. Поэтому я смастерила тебе ее своими руками. Повесишь ее в своем доме, чтобы приносила счастье и удачу. Тебе она потребуется на следующий год. В учебе, в работе, во всех твоих начинаниях… в семье.

– Когда ты успела?

– Иногда я могу быть очень проворной. Сделала ее дома, обожгла в обычной духовке. Надеюсь, этого достаточно. Если нет, можешь у себя обжечь ее в муфельной печи.

Он поблагодарил и сказал, что тоже приготовил мне подарок. Знал, что у русских так принято. В его глазах играли смешинки. Я увидела привычный формат коробки. Где он их берет? Красная лента. Я развязала ее и открыла. Секундное замешательство, а затем смех. Шандор тоже сделал мне подкову из глины, но крупнее моей. У него она вышла ровнее и четче, но не в этом суть. Когда смех утих, захотелось плакать. Почему он не любит меня, ведь у нас даже мысли одинаковые?

– Спасибо. Тоже повешу ее над дверью в доме.

Я упаковала свою подкову обратно в коробку, положила в сумку.

Мы планировали создавать кувшин, и глины нам требовалось больше, чем обычно. Ее мы обминали на столе. К концу года сил у меня прибавилось, и я довольно легко справилась с этой задачей. Далее следовали по накатанной схеме. Когда дошло время до вытягивания стенок сосуда, Шандор включился в работу. Снова его пальцы на моих, но уже не так напористо, просто контролируют процесс. Пошла волна наверх. Тянем, тянем, тянем… Выравниваем, собираем в центр, пошли плечики…

И вдруг я ощутила, как его пальцы сконцентрировались на моих руках, стали их поглаживать. В следующую секунду я совершила резкое движение в глубине сосуда, и он порвался. Часть куска отлетела за пределы круга, и от неожиданности я вскрикнула. Шандор отпрянул от меня и широко раскрытыми глазами смотрел на то, что осталось в чаше. Я остановила круг и посмотрела на Слободу. Он пребывал в шоке, уставившись на станок.

– Шандор, – тихо позвала я.

Он перевел взгляд на меня, а потом резко встал и широкими шагами покинул мастерскую. Я сидела в недоумении, не зная радоваться мне или огорчаться. Изделие было безнадежно испорчено. Это огорчало. Придется начинать все с начала. Но то, что этому сопутствовало, обволакивающим теплом прошлось возле сердца. Спустя четыре месяца абстракция не помогла. Он не просто меня касался, он меня ласкал.

Это происшествие вновь возродило во мне надежды. С моими чувствами легко бороться, а как со своими, Шандор, справишься? В животе запорхали бабочки.

Я подняла разбросанные куски глины, помыла руки. Слобода не вернулся, и я пошла его искать. В коридоре его не оказалось. Не на улицу же он выскочил без верхней одежды?! В окно его не увидела.

Он вышел из туалета с фартуком в руках. Лицо мокрое, волосы около лба тоже. Он поравнялся со мной, нахмурил брови.

– Сотри улыбку со своего лица, – сказал он и зашел в мастерскую.

О, я даже не заметила, как растянула губы в улыбке. Ах, дурацкие бабочки!

Я вернулась в мастерскую. Шандор стоял около раковины и вытирал лицо полотенцем, от своего фартука избавился, бросив его в корзину.

– Мы продолжим или…

– Нет, Лизавета! – резко сказал он. – Мы закончили. Совсем закончили. Больше заниматься не будем. Со мной во всяком случае.

Он прошел до стола, как будто хотел что-то на нем взять, но, подняв поочередно несколько маленьких горшочков и пиал, покрутил их в руке и вернул на место.

Я сняла с себя фартук и повесила его на свой стул.

– Почему мы не будем заниматься? – спросила я.

– Я не могу относиться к тебе объективно.

Я заметила злость на его лице. На кого он злится – на меня или на себя? Он отошел от стола и, продолжая что-то искать взглядом, замер посреди комнаты, сжимая руки в кулаки. Я подошла к нему очень близко.

– А кто сказал, что я жду объективности?

Шандор сосредоточил свой взгляд на мне и пуще нахмурил брови.

– Все также живешь иллюзиями?

– Разве это до сих пор иллюзии?

– Ты снова вообразила то, чего нет, – чуть наклонившись ко мне, сказал Шандор. – И путаешь два разных понятия.

– А может это ты запутался? – Я протянула к нему ладонь. – Сделай это еще раз, и ты поймешь, что со мной – не то же самое, что с ней.

Он не пошевелился, продолжая сжимать кулаки, и только его взгляд бегал от моих глаз к руке.

– Как ты не понимаешь, Лизавета, что это шаг в пропасть? Ты падаешь вниз и тянешь меня за собой. Мы