я училась в начальной школе, когда ее купили, и с тех пор она его вечная спутница. Черные брюки, поддерживаемые ремнем, сидели на нем свободно, как если бы отец немного похудел. Или это новые брюки? Но зачем покупать новые брюки, которые не подходит по размеру? Нет, очевидно, первая версия подходит больше. Может ли его похудение быть связано с Ларисой? Он думает о ней? Страдает? Скучает? Укол совести был недолгим, я быстро отогнала мысли об этой женщине из своей головы.

Пока ждали заказ, отец поведал мне об одном из своих маленьких пациентов, которому сейчас посвящает много своего времени. У мальчика когда-то была пересадка костного мозга, а сейчас у него рецидив. Мать в отчаянии, думает, что это приговор, излечения нет и не будет. Она уже не молода, и мальчик ее единственный сын. И поэтому его жизнь ей дорога вдвойне. А, впрочем,… будь у нее двое детей, разве страдала бы она меньше? Мой отец делает все от него зависящее, но понимает, что не бог.

Слушая его, я сознавала свою глупость. Что такое моя безответная любовь на фоне настоящего горя, которое настигает матерей в стенах отцовского отделения? На карту поставлена жизнь ребенка. Вот где беда. А у меня просто неразделенная любовь. Невозможная любовь. Но от нее никто не умрет.

– Папа, ты такой сильный! – протянув руку к отцу, в сердцах сказала я. – Как мне научиться быть такой же?

Отец пристально посмотрел в мои глаза. Он давно не постригался, и челка падала ему на глаза. Он откидывал ее со лба и прижимал рукой к виску.

– Рассказывай, что случилось? – догадался о моем состоянии отец, беря меня за протянутую руку.

– Я влюбилась, папа. Но не в того.

Нам принесли обед, и мы разняли руки. Я заказала себе суп с фрикадельками, а отец – комплексный обед. Когда официант ушел, мы продолжили беседу:

– И снова Юра Слобода тому виной?

– Он. Другого такого нет.

– Я давно ждал этого разговора, Лиза, и рад, что ты наконец-то решилась мне открыться. Рассказывай.

И я рассказала. О семье Шандора, об их обычаях, о его невесте. Даже поведала отцу, что долгое время использовала Марка как прикрытие. Закончила нашим с Шандором разговором после театра. Что послужило причиной моей невнимательности на дороге, я умолчала. Это отцу знать ни к чему.

– Что посоветуешь, папа?

Отец протер губы салфеткой, выдержав тем самым паузу.

– Когда отношения невозможны, их нужно порвать. Даже если любишь.

Жестко, твердо и категорично. Внутри у меня все оборвалось. А я так ждала, что он скажет: «Надо бороться за свою любовь до конца, идти напролом, несмотря ни на что».

– Прости, Лиза, но другого выхода нет. Даже если он тебя полюбит, в чем ты не уверена, спроси себя, сможешь ли ты́ любить человека, который предал свою семью? Сможет ли о́н тебе простить это? Эгоизм плохой помощник. Отпусти его. Это больно, тяжело, кажется, что невозможно. Но со временем все пройдет. Ты научишься жить без него. Встретишь другого. И сегодняшние переживания покажутся тебе глупыми и пустыми. Ведь ты еще так молода. Первая любовь она такая…безрассудная. Наделаешь ошибок, всю жизнь будешь жалеть.

– Почему у меня такое чувство, что ты делишься личным опытом?

– Потому что я прожил жизнь, и лучше ее знаю. Но это не значит, что я о чем-то жалею. Мне не в чем упрекнуть судьбу. Ведь она дала мне тебя.

– И, если бы не было меня, ты бы оставил маму ради этой Ларисы, да?

– Зачем ты снова поднимаешь эту тему? Я сделал свой выбор, и ни о чем не жалею. Семья – это важная составляющая моей жизни, и однажды ты это тоже поймешь. Когда у тебя появится своя семья. И я уважаю твоего Юру за его отношение к своим родным и к их обычаям.

– И ты будешь уважать его, даже зная, что его пренебрежение мною в угоду своей семье делает меня несчастной?

– Но он ведь не любит тебя!

– А если полюбит… И оставит их ради меня. Как ты будешь к нему относиться?

Отец снова протер губы салфеткой, отложил ее в сторону и, глубоко вздохнув, взял меня за руку. Улыбнулся, но в этой улыбке было больше грусти, чем радости.

– Лизонька, ты знаешь, что я всегда забочусь о твоем счастье и благополучии, и, если такой поступок Юры сделает тебя счастливой, я приму его любым. Но, пожалуйста, подумай хорошо, каким ты хочешь видеть рядом с собой человека, которого выберешь в спутники жизни. С принципами или без.

Последняя суббота уходящего года и последнее занятие в мастерской в этом году. Пока мы добирались до нее, я поинтересовалась у Шандора, как цыгане отмечают Новый год. Оказывается, Новый год у них не такой масштабный праздник, как у нас, и отмечают они его только потому, что живут в непосредственном соседстве с русскими. Цыгане – народ веселый, с душой, требующей праздника, поэтому они переняли обычай его празднования на себя.

Большее значение цыгане придают Рождеству. Они отмечают его всем табором, обходя все цыганские дома и угощаясь традиционными блюдами. И все это сопровождается песнями, танцами и хорошим настроением. Гулянья длятся несколько дней, и могут закончится только к Крещению. На Рождество у них крестят всех детей, которые родились за прошедший год, а также ходят на кладбище и поминают усопших родственников.

На улице сегодня было слякотно, в небе ходили тучи, дул холодный пронизывающий ветер, и я плотнее куталась в шарф, повязанный вокруг шеи. На моей голове была шапка, но настолько тонкая, что совсем не согревала при резких порывах ветра. Мне хотелось прижаться к Шандору и ощутить его теплую заботливую руку у себя на плече, но он словно не замечал моего продрогшего состояния и не предлагал взять его под руку. При этом сам был одет и того легче – в тонкую куртку и без головного убора, но не подавал признаков ощущаемого им холода.

Снова подул холодный ветер, и я вжала плечи в шарф. На моих руках были перчатки, но они не спасали от холода.

– А елки у вас ставят? – спросила я.

– Да, но не все. В нашем доме елки никогда не было.

– Почему?

– Отец считал, что это совсем по-русски.

– За что он не любит русских?

– Не то, чтобы не любит. Просто считает, что наши культуры должны идти отдельно друг от друга.

Когда мы, наконец, добрели до мастерской, я с радостью оказалась в помещении и стала разминать