— Нет у меня никакой пушки, — быстро ответила Оксана.

— Во-от… — сказал Данил. — Вот, наконец, и мелькнула у тебяв глазах легонькая тревога… Ты, конечно, знала, что покушение провалилось кчертям собачьим, — вон в холле телевизор орет, и давно уже сообщили, что Батькауехал с площади, а значит, цел-невредим… Не так уж трудно было и догадаться,что затея с «ядерным грибом» провалилась тоже — уже третий час дня, а до сихпор в городе ни тени паники… Значит, сорвалось. Но ты никак не могла знать,сидючи здесь безвылазно, что происходит возле ракет, уж этого-то тебе знатьнеоткуда… Это тебя главным образом и мучило: что происходит под Граковом, напозициях этих самых модернизированных С-300, с их приманчивой электроннойначинкой… А ничего там особенного не происходит. Ударную группу, которая тудашла, мои парни перехватили в лесу и порезали из автоматов. Быстро и чисто, невпутывая местные власти. Водички дать?

— Не дождешься, — отрезала Оксана, сидевшая с бледным,напряженным лицом. — Не будет истерик.

— Тем лучше… Понимаешь, я в свое время долго ломал головунад всей этой затеей с «ядерным грибом». Во-первых, это со всех точек зренияпредставлялось совершенно напрасной тратой сил и времени, лишь усложнялооперацию и расширяло круг посвященных в азы. Во-вторых, странным представлялосьто, с каким старанием оборудовали площадку для «взрыва» в довольно людном месте— возле Гракова с его кучей санаториев и болтающимися по лесам отдыхающими… Этоказалось бессмысленным. Я даже одно время подумывал, что гексотан сам по себе —грандиозная пустышка, ложный след… А потом задался бредовым вопросом: а что,если есть еще одна цель? Не имеющая никакого отношения к перевороту и покушениюна Батьку? Впрочем, вопрос смотрелся не таким уж и бредовым, в этом деле почтис самого на* чала просматривалось две совершенно несовместимых игры. Селедка свареньем, суп с кирпичом… Многое категорически отказывалось стыковаться, ностоило предположить, что против меня играют две разных силы, как картинкамгновенно становилась четкой. Плевать тебе было на успех или провал переворота.На дурака Пацея плевать. На него-то ты работала постольку-поскольку… Главнаязадача у тебя была другая — уводить меня в сторону от ракетных установок.

Твоим шефам нужна была электроника — и вот эта ставкаискупала все. Даже вполне вероятный провал покушения. По большому счету, твоимшефам наплевать на проблемы «Карла Везера», что вполне понятно и объяснимо,учитывая, что ниточки ведут за океан… Что любопытно, кое-кто из путчистовопределенно начал тебя подозревать, — насчет тех двоих, что тыкали в тебяножами-стволами, ты, несомненно, наврала, но «куренные» за тобой и вправду одновремя поставили слежку… Не знала? А я знал, мы их засекли. Вряд ли у них было что-токонкретное, они не успели… Но я-то успел. Везде. И Батьку, обормота, спас, и кракетам вам больше не подобраться, там уже приняли должные меры… — Данилперевел дух, закурил и нехорошо усмехнулся: Серьезно, ты не боишься оказаться вречке с камнем на ногах?

Оксана долго смотрела на него, побледневшая, красивая доболи в душе.

Может быть, самая красивая из всех, кого он познал вклассическом библейском смысле.

— Нет, — сказала она наконец, сумев улыбнуться почтиослепительно. — Не боюсь. Игра игрой, но ты не смог бы играть двадцать четыречаса в сутки, и никто не сможет, включая меня… Мне кажется, я тебя немножкопоняла. Ты не сможешь, ты с раньшего времени. Ты меня ненавидишь, в глубинедуши мечтаешь растерзать, но у тебя рука не поднимется. И язык не повернетсяприказать другим. Тебе со мной было хорошо… Мне, кстати, тоже было не так ужплохо.

Мы в чем-то друг другу ох как подходили… Посмотри мне вглаза и честно признайся, что не сможешь.

— Не смогу, — сказал он глухо.

— А что до твоих любимых «Трех мушкетеров»… Вряд ли я моглауничтожить что-то по-настоящему тебе дорогое. Нечто, только и способное вызватьзвериную кровавую месть… Ведь правда? Вот видишь… Кто ж виноват, что так вышло…А сдавать меня в местный КГБ ты не будешь. Чересчур мелко и унизительно впервую очередь для тебя. Еще и потому, что нет у тебя серьезных улик.

— Нет, — признался он мертвым голосом.

— Вот видишь… — повторила она. — Я могу уйти? Ну что нам ещедруг другу сказать?

— Иди, — сказал Данил. — Твою машинешку подогнали кподъезду. Покрышки сменили. Только никогда больше не попадайся мне на глаза.

Оксана встала — гибкая, красивая, оставившая на сердце рану,которую он никогда не смог бы забыть и рассказать кому-то тоже не смог бы.Самая красивая и умная из всех, кто у него был. И сейчас, глядя, как она счуточку неловкой улыбкой забирает сумку, идет к двери, Данил поймал себя натом, что никогда не сможет ответить на нехитрый вопрос: как он вел бы себя,встретив сейчас слезы? Мольбу о пощаде? Смог бы он переиграть?

Он не нашел ответа — и знал, что постарается забыть об этихмыслях навсегда. Обернулся:

— Подожди минутку…

— Да? — остановилась она в дверях в грациозном полуобороте.

— Я верю, что «Римские каникулы» — и в самом деле твойлюбимый фильм, — сказал Данил. — Затрагивает кое-какие струны в душе девочки,выросшей, как ты мимоходом обмолвилась, не в роскоши, несомненно, примеряла насебя образ…

Только ты ведь не была принцессой под маской плебейки,дорогая моя. Ты всего-навсего платный агент. В любой разведке контингент четкоделится на сотрудников и агентов. Первые — свои, полноправные, а вот вторые,какую бы информацию они ни качали, какие бы миллионы им ни платили, всегдаостанутся подметками, как говаривали промеж себя господа офицеры отдельногокорпуса жандармов…

— Хочешь уколоть?

— Нет, — сказал он. — Напомнить общеизвестные истины.Второе. Как говорил когда-то Эркюль Пуаро, он не одобрял убийств… Видишь ли, яникогда и никому не прощу смерть моих парней. Они были отличные парни, моиученики, по они знали, в какие игры играют, выбрали эту дорогу вполнесознательно…

Есть другое. Олеся Данич.

— Никогда про такую не слышала.

— Охотно верю, — сказал Данил. — Ты ее никогда в жизни невидела. И пальцем не трогала. Но ее убили ваши. Милая девочка, тольконачинавшая жить… Ей вогнали заточку в сердце исключительно потому, чтопонадобилось скомпрометировать и меня, и некоего генерала. Вот этого, повторяяза Эркюлем, я не одобряю. Категорически. Иди. Тебя никто не тронет.

Когда за ней негромко закрылась дверь, он встал, с застывшейна лице яростной улыбкой взял со стола массивный письменный прибор — недешевоесооружение из блестящей меди и цветного стекла, маде ин — и колотил им постолу, пока не брызнули в разные стороны погнутые медные цацки, пока не разлетелось,звеня, по углам комнаты толстое витое стекло, пока в дверь не влетел Волчок,держа руку под полой пиджака, на пистолете.

— Отставить, — сказал Данил почти спокойно. —Психологическая разрядка.