Оглушительно трещащий японский мопед, юркий и легкий, едване впечатался прямо в нее, и женщина инстинктивно шарахнулась. Мопед вылетел стротуара на мостовую, ловко разминулся с отчаянно завизжавшим тормозами«жигуленком», свернул вправо и в три секунды исчез за углом.

Катя перевела дух. И только теперь сообразила, что еевнезапно ограбили на стандартный западноевропейский манер. На плече уже не былосумки с заряженным холостыми револьвером и большим красивым пропуском наплощадь.

Гнаться за мопедом было, конечно, бесполезно. Эти детскиеигрушечки при нужде могут выжать и девяносто.

Она стояла, как столб, и до нее медленно начинало доходить,что все пропало.

Столица, 09.45 Лейтенант, прикрыв ладонью последний сладкийутренний зевок, поправил фуражку и приказал часовому:

— Открывай.

— Что, на выезд?

— Да говорят…

Часовой тоже с удовольствием зевнул бы во всю хавалку, норядом стоял офицер, и парень, героическим усилием сведя скулы, сдержался. Налегна створку, выкрашенную в защитный цвет, и она, визгнув на роликах, покатиласьв сторону.

Длинный, отчаянный автомобильный гудок моментально смахнул счасового дремоту, — и он шарахнулся в сторону.

Грузовик влетел в ворота задним ходом, наискосок, в секундуих плотно закупорив. Часовой отпрыгнул еще дальше — как раз вовремя. Из кузоваобшитого жестью короба — почти на то самое место, где он только что стоял,полетели горящие, дымящие, остро воняющие паленым тряпьем комья. Звонкоразлетелась на асфальте огромная бутыль, взвилось желтое пламя,распространилось, отрезая грузовик от оторопевшего часового и застывшего вполуобороте лейтенанта. Еще одна бутыль. Высокое пламя. По асфальтированномуплацу загремели сапоги, послышались крики, никто ничего не понимал, пламявырвалось уже из кузова — и из боковой дверцы спрыгнули две фигуры, бросились костановившемуся впритык «жигуленку». Взревев мотором, он унесся так быстро, чтоникто не рассмотрел не только номера, но и цвета, и модели.

Взорвался бензобак, столб пламени прямо-таки запечаталворота единственные ворота, через которые могли покинуть территорию колесныебронетранспортеры с солдатами. Бежавшие к пожарищу военные успели остановитьсяна безопасном расстоянии, пятились, прикрывая лица локтями, из-за угла караулкиулепетывал тоже оставшийся невредимым часовой.

Говорить о панике вряд ли стоило, но определеннаядеморализация личного состава имела место.

Военный прокурор, люди из КГБ и милицейские машины к меступроисшествия примчались уже через несколько минут. Оперативность этаобъяснялась предельно просто: всем им от имени дежурного воинской части былосообщено о ЧП гораздо раньше, чем оно состоялось.

Костя Шикин, командовавший крохотной группой поджигателей,имел все основания гордиться собой.

Пожар потушат, конечно, быстро, но не это главное. Главное,перед лицом стольких должностных лиц — и, вдобавок, срочно примчавшихся своихсобственных высоких командиров — полковник и не подумает вывестибронетранспортеры с территории, не говоря уж о том, чтобы выполнять возложеннуюна него путчистами задачу. Чтобы решиться на это в присутствии двухначальствующих над ним — и, что характерно, ни во что не посвященных генералов,полковнику нужно быть либо идиотом, либо самоубийцей. При том, что его солдатыопять-таки ни во что не посвящены, представления не имеют, что ими, какпешками, собирались сыграть втемную. Один-единственный недоуменный взгляд,один-единственный вопрос: «А куда это вы ведете технику, полковник, ежели никтовам такого приказа не давал?» — и можно стреляться…

Костя — вернее, Данил Черский — рассчитал все правильно.Когда полковник улучил момент и на секунду остался один, к нему, конечно,кинулся старлей, единственный, кроме командира, знавший. Ничего не сказав,вопросительно уставился одуревшими глазами.

— Видел, что делается? — прошептал полковник. — Куда ж тут…

— Так что, отбой?

Покосившись на кучку генералов, гэбистов, прокурора вполковничьем чине и прочих слетевшихся визитеров, полковник, от неимоверногоиспуга обретший нечеловеческую ясность мысли, поймал подчиненного-сообщника зарукав и жарко прошептал:

— Мы не виноваты, Михалыч, мы ни в чем не виноваты… Хайидет, как идет, а мы знать ничего не знаем… Беги к Жебраку, скажи, что всенапутал, что не было никакого приказа… Ну!

Мотострелковый батальон остался в казармах — откуда его,впрочем, тут же выгнали с приказом вооружиться всеми имеющимися в наличиисредствами пожаротушения и в темпе ликвидировать пламя до приезда пожарных,чтобы не уронить воинскую честь.

Окрестности Гракова, 09.46 Их было всего шестеро, а работатьприходилось за добрый взвод, причем увильнуть от тяжелых трудов не было,понятно, никакой возможности.

Они старательно стянули выцветший брезент с огромной, какамбар, геометрически правильной кучи в виде параллелепипеда — проделав это ещезатемно — и вот уже три часа кряду таскали со штабеля плосковатые мешки изпластика (каждый с европейской педантичностью украшен несколькими строчкамицифр и букв, гласивших, что мешки содержат гексотан-15, и попутно содержавшихеще немало абсолютно бесполезной сейчас информации).

Мало было просто перетащить из одного места в другое —уложив ряд, мешки старательно вспарывали отточенными до бритвенной остротыохотничьими ножами, крест-накрест, наискосок, поливали из хранившихся до того вогромной армейской палатке канистр синеватой, резко припахивавшей, слегкапенившейся жидкостью так, чтобы просочилось на совесть, образовало комковатуювлажную кашу, а уж на эту кашу выкладывали следующий ряд. Спины, конечно,взмокли от стахановской работы, несмотря на респираторы и заботливо припасенныевместо очков маски для подводного плаванья, гексотановая пыль и пары жидкости сдлиннейшим непроизносимым названием проникали в носы, в легкие, в глаза. Как низаверяли отцы-командиры, что химия, в общем, практически безвредная, организмуот этого легче не становилось. Перхали, кашляли, отплевывались и чихали,украдкой матерились, но прерывать работу, конечно, не решались.

Куренной атаман торчал тут же, временами, ради ободренияличным примером, сам хватал мешок или канистру. За три часа он разрешил лишьдва кратких перекура. И сейчас, поглядывая то на растущую кучу опустевшихканистр, то на квадратную неописуемую груду, тихо погонял:

— Хлопцы, поспеши, поспеши! Время! Хлопцы поспешали, ворча поднос нечто вовсе уж совершенно непатриотичное, пытаясь отвести душу хотя бы вматерках.

Пару раз куренному залетали в уши особенно смачные эпитеты —касавшиеся в том числе и его персоны, но он, как опытный командир, всепропустил мимо ушей. Дал выпустить пар, разрешил в третий раз перекурить наскорую руку.

Из-за забившей рты и ноздри химической вони вкус табака неощущался совершенно, но замотанные «куренные стрельцы» старательно глоталидымок, радуясь передышке.