— Пятнадцать.

Я начинаю хохотать, не обращая внимания на то, как мужчинанапротив меня мрачно стискивает челюсти. Я смеюсь, а Ромка встаёт, закуриваетсигару, плещет себе джина в стакан, и наконец спрашивает:

— Ну и что смешного?

— Ромка… — понимаю, что веду себя нехорошо, но сдержатьсянет сил… — Ромка, ты когда-нибудь пил водку стаканами, или джин в чистом виде?

— Нет.

— Ну и не пробуй. Ромка, я дубина, что сразу не понял. Ты…ты ведь слишком мужественно себя ведёшь, чтобы быть взрослым мужчиной!

— Так заметно? — мрачно спрашивает Ромка.

— Нет, не сильно. Это непривычно, как-то…

— Почему непривычно? Среди оборотней много школьников.

— Откуда ты знаешь?

— Ну… мы, наверно, откровеннее друг с другом. Те, комубольше восемнадцати, редко умеют жить в нечеловеческом облике. А у наснормально выходит.

Пластичность… пластичность психики. Я смотрю на Ромку, идумаю, что среди моих друзей дайверов, слишком уж азартно рассказывающих пошлыеанекдоты, или постоянно подчёркивающих свою крутизну, наверняка многоподростков. Им легче проходить барьер дип-программы. Как это ни странно —легче. Их сознание воспитано на фильмах и книгах о виртуальном мире, они знают,что Диптаун нарисован, не только разумом, но и сердцем. Они не утонут.

Может быть, их станет больше, и дайверы перестанут таиться.

— Ромка, ты входишь со своего компьютера?

— С отцовского. Мне влетало всегда, если заставали ввиртуальности. Отец думает, будто тут сплошной разврат и мордобой. Вот ипришлось как-то так входить… чтобы замечать, что происходит в квартире. Еслидверь открывают, я слышу.

— Я рад, что у тебя всё нормально, Ромка.

Оборотень кивает:

— А я как рад! У меня есть стриммер, но весь дисквосстанавливать — тяжело. Ты меня искал, чтобы узнать, как я?

Очень хочется сказать «да», но это будет ложью.

— Не только. Я ещё посоветоваться хотел…

— А теперь раздумал?

Он прав, я передумал. Но после этих слов у меня не остаётсявыхода.

— Ромка, со мной случилась странная история… — встаю,наливаю себе на два пальца джина, добавляю тоник. — Я наткнулся в сети начеловека… который не совсем человек.

Ромка терпеливо ждёт.

— Даже не знаю, где правда, а где ложь, — говорю я. — Можетбыть, он пришелец со звёзд, может быть — гость из параллельного мира. А можетбыть порождение компьютерного разума, или мутант, входящий в сеть напрямую, безмашины. Его ищут. По крайней мере две большие фирмы…

Оборотень кивает. Ему не надо называть «Лабиринт» и«Аль-Кабар».

— И Дмитрий Дибенко.

— Дибенко?

— Он самый. Они хотят добиться от него хоть чего-нибудьполезного. А он собирается уйти. Навсегда.

— И ты думаешь, стоит ли его выдать? — спрашивает Ромка.

— Задержать его никому не под силу. Уверен. Но всё-таки… этоведь иной мир, Ромка. Иные знания, иная культура. Может быть, его смогутуговорить. Узнать хоть что-нибудь. Крупица его знаний может стать длячеловечества новой ступенью развития.

— Может, — охотно соглашается Ромка.

— Он ведь сумел… как-то… изменить меня. Я не нашёл бы твойслед без новых способностей. Я не знаю, вправе ли молчать и прятать его.

— Ты хочешь моего совета? — с каким-то неожиданным испугомспрашивает Ромка. — Серьёзно?

— Да, Ромка. Именно потому, что ты ещё пацан, а я старыйциник. Скажи, имеет ли один человек право на чудо?

— Нет.

Я киваю, я не ожидал иного ответа. Но Ромка ещё не закончил.

— Никто не имеет права на чудо. Оно всегда само по себе.Потому и чудо.

— Спасибо, — говорю я, вставая.

— Ты обиделся? — спрашивает Ромка.

— Нет, наоборот. Я пойду домой. Здорово, что у тебя всё впорядке…

Уже в дверях я на миг останавливаюсь и добавляю:

— И не налегай так на спиртное. Ты и так взрослый, Ромка, нестарайся это доказывать. Ни пуха, ни пера на контрольной!

— К чёрту! — вопит Ромка вслед.

Чудо — оно само по себе…

Я иду по гостиничному коридору, улыбаясь Ромкиным словам.

Это нетерпение разума, эта великая и неутолимая жажда…

Понять, объяснить, покорить!

Чудо должно быть ручным и послушным. Мы даже Бога сделаличеловеком — и лишь после этого научились верить. Мы низводим чудеса до своегоуровня.

И это хорошо, наверное. Иначе мы до сих пор сидели бы впещерах, подкармливая хворостом Красный Цветок, зажжённый молнией.

Ты славный мальчик, Ромка. Ты ухитрился прийти к правильномувыводу неверным путём. Словно шёл Зеркальным Лабиринтом, тычась в стекло — ивсё же прошёл его до конца. Я ещё не могу понять, почему ты прав, но тывсё-таки прав, Ромка…

Прохожу мимо равнодушного портье, открываю двери. УлицаДиптауна, люди, машины, огни реклам. Я знаю то, что способно изменить мир. Ямогу отдать миру чудо.

Но не вправе — потому, что оно живое.

Оно само по себе, за ним ни наша жизнь, ни наши радости, нинаши беды. Что отделяет меня от Неудачника — холод космоса, или непредставимаябездна иного пространства? Какая разница, он всё равно живой!

Я иду по улице, не поднимая руки на радость«Дип-проводнику». Это знакомый вдоль и поперёк русский район, дойду и пешком.Мне надо понять Неудачника до конца. Прежде чем он уйдёт навсегда. Надо успетьчто-то сказать, что-то сделать.

Церковный квартал — золочёные купола православных храмов,соборы католиков, скромные синагоги и мусульманские минареты. Кружево храмаалександровцев, чёрная пирамида сатанистов, и как самая великолепная из всехнасмешек — огненная реклама над пабом, логовом добродушной и страдающей лёгкиможирением секты Поклонников Пива.

Я мог бы многое тебе показать, Неудачник. Зоопарки, гдеживут стеллеровы коровы и мамонты. Книжные клубы, где спорят о хороших и умныхкнигах, выставки пространственных дизайнеров, где рождаются новые миры,врачебную конференцию, где сходятся врачи со всего мира, консультируя больногоиз богом забытой провинции… На конференцию нас так просто не пустят, но явзломал бы дверь, и мы тихо постояли бы в сторонке, глядя, как американскийанестезиолог и русский хирург продумывают операцию для чернокожего заирскогошахтёра… Я отвёл бы тебя на оперу, где каждый музыкант — гражданин мира, и наспектакль, где каждый зритель — участник пьесы. В храмах мы поклонились бы всембогам, забывая о том, что они злы. Мы постояли бы на детской площадке, гдемалышня катается на «настоящих» гоночных машинах, и посочувствовалигринписовцам, спасающим ежей на европейских автострадах. Картинная галереяДиптауна могла бы отнять у нас целый месяц — попробуй, пройди подряд Эрмитаж игалерею Прадо, Третьяковку и Лувр. Но хотя бы сутки ты мог пожертвовать… вместотого, чтобы сидеть под багровым небом «Лабиринта». В студенческом квартале тыпомог бы первокурснику из Вологды постичь тайны сопромата, а я объяснил быканадскому художнику, почему не следует детализировать изображение осеннеголеса. Это вовсе не злой мир, глубина. Вовсе не «мордобой и разврат». Разве я виноват,что твой путь прошёл по боевым аренам и публичным домам, с погоней за спиной инеизвестностью впереди?