Человек, впервые приехавший в Россию и отправившийся куда-нибудь по железной дороге, даже не подозревает о том, что к тому же самому поезду прицеплен филиал тюрьмы НКВД. Лишь в немногих составах отсутствуют один или два «столыпинских» вагона. Снаружи они ничем не отличаются от других, ибо очень похожи на почтовые вагоны. Но достаточно подняться по ступенькам и заглянуть внутрь, чтобы ощутить страх. Сначала перед вами предстанет человек в форме с фуражкой с темно-синим или ярко-красным кантом. Это мучители, известные лишь заключенным НКВД. По всему вагону идет длинный, но очень узкий коридор, ведущий в десять купе. В обычных купе – места для восьми человек, в более крупных – для шестнадцати. Но, как правило, в восьмиместные купе набивают двенадцать, а в шестнадцатиместные – тридцать заключенных. Хуже, чем в карцере. Окон нет, свет проникает только из коридора. В коридоре постоянно находятся двое вооруженных часовых, напоминающих заключенным, что разговаривать запрещено.

Нас, двадцать пять человек, втиснули в одно такое купе. Конвоиры были очень грубыми, толкали нас ногами и руками, заставляя как можно плотнее ужаться. Им было все равно, каким образом мы проедем шестьсот километров. Дверь закрыли. Мы стояли и сидели друг на друге, но со временем кое-как устроились. Некоторые взобрались на вторую и третью полки, где можно было лежать, несколько человек устроилось на нижней полке, а большинство село на пол. Стены и пол купе были обиты толстой жестью, поэтому, несмотря на перегруженность, в купе было очень холодно. Едва поезд тронулся, раздался стук из соседнего купе.

– Чего стучите? – спросил из коридора часовой.

– Пустите нас в уборную, – попросил кто-то.

– Я уже говорил, что в уборную вам полагается выходить только два раза в день.

– Но как же нам быть?

– В штаны! – ответил конвойный.

Из другого купе послышался плаксивый женский голос:

– Пустите нас в уборную.

– Заткни свою пасть, курва! Я уже сказал, что сейчас ночь и никакой уборной нет.

Женщина громко заплакала.

– Прошу вас, пустите, я уже не могу больше сдерживаться.

– Молчать! – гаркнул часовой.

Из-за холода многие в нашем купе тоже вскоре ощутили эту потребность. Один, который не мог больше сдерживаться, подошел к двери и сказал часовому, что ему нужно выйти.

– Собака! – зашелся часовой от бешенства. – Ишь, чего выдумал! Не успел войти, и уже хочет выйти. Здесь некоторые едут уже пять дней, и прежде всего черед дойдет до них.

Больше никто не решался повторять просьбу. Вскоре в одном из отдаленных купе снова стали стучать в дверь.

– Вы обещали нам воды. Дайте нам воды!

– Какой воды?

– Я так хочу пить после селедки, что невмоготу уже терпеть.

– Заткнись, иначе я тебя вытащу и так напою, что забудешь обо всем.

Тут стали кричать все вместе:

– Воды! Дайте нам воды!

Прибежал офицер.

– Это что за шум? Вы хотите, чтобы я вас заковал в цепи?

– Мы пить хотим, дайте нам воды.

– Мы принесем вам воды, когда приедем на следующую станцию.

Теперь закричали и остальные:

– Пустите нас в уборную!

– Замолчите! В уборную пойдете утром.

Было слышно, как в одном купе кто-то начал справлять нужду на пол. И в нашем купе один решился сделать то же самое. Он подошел к двери, чтобы справить нужду в коридор через отверстие, но отверстие оказалось маленьким и большая часть мочи осталась в купе. Сидевшие на полу стали ругаться.

Поздно ночью поезд остановился на какой-то станции. Конвоиры принесли воду. Идя от камеры к камере, они давали каждому по полкружки воды. В четыре часа утра конвоиры стали открывать купе и по одному выводить в туалет, который находился в конце коридора. В туалет следовало бежать трусцой, держа руки за спиной. По всему коридору раздавались крики конвоиров:

– Быстрей, быстрей! Руки назад!

Перед туалетом стоял конвоир, который кричал:

– Быстрей! Сколько ты еще там будешь сидеть?

Женщины попросили солдата отвернуться, на что тот презрительно отвечал:

– Смотри, какая девственница попалась! Можно подумать, что ты никогда не задирала юбку перед мужиком.

Мы прибыли в Иркутск. Прежде всего из вагона высадили нас, двадцать пять «норильчан». Нас уже ждал «черный ворон». Вместе с нами туда поднялись и два солдата с офицером.

«Черный ворон» катил по городу. Мы с любопытством рассматривали сквозь крохотные окошки улицы неизвестного восточносибирского города областного центра Иркутска. Сначала мы увидели двух– и трехэтажные деревянные дома, а в центре города – каменные и кирпичные здания. По улицам ездили трамваи с маленькими вагончиками и редкие автобусы. На краю города находилась большая пересыльная тюрьма. Машина въехала в темный тюремный двор, и мы вышли. Сели на свои вещи. Во дворе мы заметили мужчин и женщин, которые на левой руке носили желтую повязку с надписью: «Заключенный». Нас удивило, почему нас, как обычно, не спрашивают, откуда мы прибыли. Они проходили мимо, не обращая на нас никакого внимания.

Мы сидели во дворе несколько часов. Все это время охранники часто открывали большие въездные ворота, выпуская пустые «воронки». Шоферы и их спутники носили такие же желтые повязки, как и те, которые работали во дворе.

Наконец, нас повели в душ, находившийся в дальнем углу большого двора. Рядом с четырьмя большими кирпичными тюремными зданиями стояла большая двухэтажная постройка с душевой и прачечной. Две лестницы вели в большой предбанник, где посредине и вдоль стен стояли длинные лавки. Из соседнего помещения вышла группа женщин и поздоровалась с нами:

– Здравствуйте, мужчины!

Увидев женщин, мы удивились. Они сказали, чтобы мы всю свою одежду повесили на проволочные крючки, укрепленные на стене. Бригадирша громко сказала, что мы должны пройти через санобработку, как именовались в лагерях и тюрьмах дезинфекция одежды и купание. Бригадирша, полная брюнетка лет двадцати пяти, и другие девушки были одеты в короткие безрукавки, а на голой левой руке, повыше локтя, была та же желтая повязка с надписью «заключенный». На ногах у них были тапочки, а юбки едва достигали колен.

В предбанник мы входили по десять человек, там нас уже ждали женщины. Я стоял перед ними совершенно голый и не решался к ним приблизиться.

– Быстрей, быстрей, у нас нет времени, – крикнула одна из девушек.

Затем она махнула мне рукой, в которой держала машинку для стрижки. Сжав зубы, я подошел.

– Садись!

Я сел на лавку. Девушка начала водить машинкой по голове, и отрезанные волосы рассыпались по моему телу. Покончив с волосами на голове, она подняла мою левую руку и побрила под мышкой. То же самое сделала с правой подмышкой. Наконец, начала брить низ живота. Чтобы сделать это основательно, она схватила меня за атрибут мужественности, поворачивая его во все стороны, при этом делая невозможные замечания. В конце она спросила, как долго у меня не было женщины. Все это я выслушивал молча.