в Гдове совещание, на которое вызвал командира 2-го корпуса генерала Арсеньева, начальника 1-й дивизии генерала Дзерожинского и начальника 4-й дивизии генерала князя Долгорукого. На этом совещании мы разработали план действий, причем было решено, что 4-й дивизии будут содействовать 3 танка. Генерал князь Долгорукий все время усиленно настаивал на необходимости взять Псков до начала общей операции на Петроград. Принципиально я был с ним совершенно согласен, но, к сожалению, железнодорожная линия Гдов – Псков была настолько разрушена, что подвезти по ней в случае удачи необходимые боевые припасы и продовольствие нельзя было рассчитывать; прийти же в Псков, у жителей которого еще свежа была память о партизанах Балаховича, с пустыми руками – я считал невозможным, а потому мысль о занятии его пришлось оставить.

Командующим отдельной бригадой я, по соглашению с генералом Арсеньевым, решил назначить генерала Ижевского, но, несмотря на неоднократные мои приказания, он не являлся и в должность не вступал. Как оказалось, генерал Ижевский был, без моего ведома, куда-то командирован штабом Главнокомандующего. Находя такое отношение к делу вредным и совершенно недопустимым, я телеграфировал Главнокомандующему, который в это время находился в Ревеле, что раз я не могу распоряжаться в армии, как нахожу нужным, то не могу и отвечать за нее, а потому прошу меня от командования уволить. В ответ на эту телеграмму я получил приказание явиться в Ревель. Отдав последние распоряжения о подготовке операции, я срочно выехал, надеясь, между прочим, при личном свидании с Главнокомандующим выяснить некоторые недоразумения, имевшие место между его и моим штабами. По моему крайнему убеждению, присутствие двух штабов рядом только вредило общему делу, и я уже давно настаивал на переезде Главнокомандующего с его штабом в Ревель. В штабе генерала Юденича все время чувствовалось недовольство мною, главным образом потому, что я постоянно боролся с беспрерывными захватными стремлениями этого штаба, полагая, что раз я отвечаю за армию и за ее боевые успехи, то я и должен всецело командовать и не могу выпускать из-под своего наблюдения и власти ни одного из ее подведомственных мне и необходимых армии отделов. Самому же генералу Юденичу, по-видимому, сильно надоело мое постоянное желание быть в курсе всего белого дела; он почему-то упорно не желал посвящать меня в сведения, получаемые им с других белых фронтов, в переговоры с английскими представителями и в новейшие события европейской политики. Вопросы же эти особенно сильно интересовали армию, и чины ее постоянно обращались ко мне с просьбами держать их в курсе дела, чего я при всем желании исполнить не мог. Был недоволен генерал Юденич и моими настойчивыми требованиями о необходимости разжаловать Булак-Балаховича. Чувствовалось, что штаб Главнокомандующего ведет против меня определенную интригу; только этой интригой я мог объяснить мысль и появление письма английской миссии, пересланного мне в конце сентября генералом Юденичем, в котором говорилось, что англичане имеют доказательства того, что я придерживаюсь германской ориентации, нарочно не хочу переходить в наступление, несмотря на то что армия совершенно готова, что эстонцы были вынуждены сознательно отдать Псков большевикам, дабы воспрепятствовать Северо-Западной армии соединиться с Прибалтийскими немецкими войсками, к чему я будто бы стремился, а также упрекали меня в трусости.

По вопросу о назначении генерала Ижевского Главнокомандующий вполне со мной согласился, на вопрос же мой, доволен ли он вообще моей работой, ответил, что доволен весьма и просит меня продолжать командовать армией. После доклада Главнокомандующему я делал доклад Северо-Западному правительству, в котором особенно подчеркнул, познакомив членов правительства с общим положением на фронте, что слухи о том, будто бы армия утратила свою боеспособность, ни на чем не основаны и армия готова и способна драться. Кроме того, я вновь указал на недопустимость вмешательства правительства и отдельных его членов в военные дела, к чему побудило меня то обстоятельство, что некоторые партийные группы, войдя в связь с представителями правительства, пытались ввести в армии пропаганду, что я считал недопустимым для дисциплины и боевой мощи частей.

Вернувшись в Нарву, я приступил к дальнейшей разработке плана движения на Петроград. Я прекрасно сознавал, что при наличии переговоров между эстонцами и большевиками, которые велись, конечно, не без ведома и согласия Антанты, и ввиду отъезда большевистского представителя Литвинова в Копенгаген, для переговоров с Англией, наступление на Петроград есть предприятие определенно рискованное. Но выбора у меня не было, приближался октябрь, для активных действий оставалось всего несколько недель, за которые политическое положение могло измениться только к худшему. Латвийская миссия, от которой мы всецело зависели, категорически требовала наступления и откладывать его до весны не соглашалась. С другой стороны, дух армии был весьма бодрый, и общий голос был за наступление, тем более что по отрывочным сведениям, доходившим до нас, движение генерала Деникина на Москву развивалось блестяще. Согласно окончательно разработанному плану, в операции ликвидации противника против нашего правого фланга должны были принимать участие: Отдельная бригада, 4-я, 1-я и частично 3-я дивизия. 4-я дивизия, при поддержке Отдельной бригады и с двумя танками, должна была действовать по направлению на Струги Белые, 1-я дивизия должна была отбросить стоявшего перед ней противника и выйти между озером Сяберским, Турец и Вешень, части 3-й дивизии должны были обойти Сяберское озеро и двинуться наперерез и в тыл отступающим красным войскам и выйти тоже на деревню Вешень. Наступление началось с рассветом 28 сентября. 4-я дивизия под личным руководством своего храброго начальника генерала князя Долгорукого стремительным натиском по широкому фронту смяла противника и к вечеру без особых потерь, захватив большое количество пленных и пулеметов, заняла деревни Корытенку, Дубяги, Большое и Малое Заозерье и мызу Низы. Красные, ошеломленные появлением танков и нашей стремительностью, серьезного сопротивления не оказывали и отступали в полном беспорядке, бросая обозы. 28-го же 1-я дивизия продвинулась на линию озера Сопотного – озера Сяберского. 29 сентября 4-я дивизия продолжала успешно продвигаться в Стругибельском направлении, но уже без поддержки танков, которые из-за плохого состояния дорог и порчи моторов вынуждены были вернуться в Гдов. На левом фланге 1-й дивизии на участке Гнездилова Гора Колыванский полк энергичным ударом овладевает деревней Луковой. В этот же день на правом нашем фланге перешли в наступление Деникинский и Псковский полки, заняв к вечеру местечко Полна, и укрепились на линии реки Желчи. 30 сентября 1-я дивизия, после упорного боя, несмотря на то что красные успели подвезти значительные резервы, заняла деревню Жилые Болота. В Стругибельском же направлении полки 4-й дивизии с 30 сентября после штыкового боя захватили переправу через реку Плюссу и заняли