В его отсутствие я получил от генерала Теннисона предупреждение, что Булак-Балахович с тремястами партизанами прибыл на станцию Вайвара и имеет намерение арестовать меня и весь штаб Северо-Западной армии. Навстречу ему был двинут эстонский бронированный поезд, заставивший его удалиться. По приезде Главнокомандующего я доложил ему об этом инциденте и в самой категорической форме настаивал на необходимости заглазно предать Балаховича суду или разжаловать, но генерал Юденич не нашел нужным это сделать.

* * *

После оставления Пскова я вновь, согласно приказу генерала Юденича, вступил в командование всей Северо-Западной армией, включая и 2-й корпус.

Получено было английское обмундирование, танки, винтовки, орудия и т. д., и армия вступила в период переформирования, пополнения и перевооружения с надеждой на лучшее будущее и на возможность скорого нашего наступления. Конечно, то направление, на котором я так настаивал, с оставлением Пскова отпадало, но и у меня, и у всех чинов вверенной мне армии была полная уверенность, что, переорганизовавшись в регулярную армию, пополнившись и прочистив свой тыл, мы снова сокрушим большевиков.

При отходе от Пскова железные и грунтовые дороги были испорчены и мосты взорваны, дабы затруднить возможное движение красных вперед и дать возможность полкам 2-го корпуса отдохнуть. Конечно, часть солдат и много «зеленых» остались в окрестностях Пскова, но все же на позицию за реку Желчу пришло от 5 до 6 тысяч бойцов. Я приказал армейскому инженеру возвести укрепленные позиции от реки Кунест по реке Яме, на озеро Долгое, по реке Долгой и далее до деревни Монастырек, а также укрепить реку Плюссу, привести в порядок тыловые дороги и установить постоянные телефонные линии. Были приняты меры к наведению в ближайшем тылу самого строгого военного порядка.

Вообще надо сказать, что после отхода Северо-Западной армии от Ямбурга и Пскова положение ее значительно улучшилось. Вся армия была сосредоточена, появилась возможность руководить операциями, зная наверное, что отдаваемые приказания будут исполнены. От эстонцев мы были совершенно изолированы и нигде с ними не соприкасались. Ввиду этого, я никак не могу согласиться с мнением авторов книги о Северо-Западном правительстве генерала Кузьмина-Караваева, г-на Карташева и генерала Суворова, что положение армии было катастрофическое; это могли писать только люди, не бывавшие на фронте. Эстонцы всячески старались доказать иностранным миссиям, что армия наша больше не существует. Она же не только существовала, но была более сильной, чем когда-либо, что и доказала последующей операцией.

Особое внимание решил я обратить на 2-й корпус и, чтобы поближе познакомиться с ним, постоянно ездил и на позиции, и в Гдов, к генералу Арсеньеву. С каждой моей поездкой корпус производил все лучшее и лучшее впечатление, и появилась надежда, что через месяц он сможет предпринять серьезную операцию. Одним словом, фронтовые части армии были более или менее на высоте, но в тылу ее еще продолжала царить неразбериха. Казалось, что после образования Северо-Западного правительства отношения наши с эстонцами должны были улучшиться, но на самом деле произошло обратное, и эстонцы всячески стали придираться к нашим тыловым учреждениям: они старались отобрать в Нарве дома, занятые нашими штабами, делали всякие затруднения с пропуском через свою проволоку, обозначавшую русско-эстонскую границу, и т. д. Особенно тяжелое положение было для беженцев, которых в Эстонию не пропускали и которые скопились в большом количестве в нашем тылу и наводнили деревни и леса. Северо-Западное правительство в вопросе о беженцах, да и вообще в оборудовании тыла, никакой пользы не принесло, и хаос был полный. Эстонцы держали себя вызывающе, почти ничего не позволяли провозить через свою границу, отбирали у беженцев и солдат съестные продукты ит. д. Я вполне понимаю, что эстонцы не хотели, чтобы из их страны вывозились съестные припасы, которых у них и так было не много, но меры, принимавшиеся их командованием, были простым издевательством и доходили до того, что солдат наш не мог пронести через проволочные заграждения свой дневной паек. В очень тяжелом положении были также наши железнодорожные служащие, их семьи, которые жили в вагонах за проволокой, не могли пройти в Нарву, чтобы купить себе самое необходимое. Деньги Юденича (казначейские знаки), которыми выплачивалось жалованье, почти не принимались населением, что усугубляло тяжесть общего положения. Между тем все, что было нужно и полезно эстонцам, провозилось через проволоку весьма легко: в Эстонию угонялись целые стада коров, бесцеремонно увозились запасы сена и дров нашей заготовки и т. д. Ничего нельзя было с этим поделать, и правительство наше являлось совершенно бессильным. Отношение к армии старших чинов Английской военной миссии оставляло желать много лучшего, а создание Северо-Западного правительства без территории носило скорее юмористический характер. Это громоздкое правительство открыло всевозможные канцелярии, но дела в этих канцеляриях не было почти никакого. Вся территория наша была в прифронтовой полосе, в тылу же, то есть в Эстонии, работа правительства ни в чем не проявлялась, и тыл наш налаживался чрезвычайно туго. С появлением английских пароходов в Ревеле и Нарве можно было купить всевозможные предметы обмундирования и снаряжения; тыловые части и офицерство, не бывшее в строю, получили полные комплекты обмундирования, люди же, сидевшие на фронте, ходили пока еще полураздетыми; это обстоятельство особенно возбуждало армию против ее тыла. Я неоднократно докладывал об этом Главнокомандующему, но у него, очевидно, не хватало энергии серьезно заняться этим делом, а лица, заполнявшие тыл, были люди новые, приехавшие вместе с генералом Юденичем, армии чуждые, не понимавшие и не знавшие нужд фронта, а может быть, и не желавшие их узнать и понять. На фронте озлобление и недоверие к тылу росло и вызвало такое явление: каждый командир части старался показать у себя возможно большее количество ртов, надеясь получить больше обмундирования и продовольствия, бороться с этим было невозможно, а на пользу общему делу это, конечно, не шло. Количество ртов, вздутое неправильно составленными списками, приняло неимоверные размеры и доходило до 140 000, и сколько я ни боролся – ничего с этим поделать не мог.

После отхода нашего от Пскова большевики на некоторое время оставили этот фронт в покое, зато они повели наступление со стороны Красных Гор и Темных Ворот, очевидно задавшись целью разрезать наши части и припереть их к озеру. Левый фланг 1-й дивизии не выдержал натиска и отступил, благодаря чему большевики появились между озерами Самро и Долгим; я приказал сосредоточить Талибский и Семеновский полки под командой полковника Пермикина, перевести их эшелонами на станцию Гостицы и ликвидировать прорыв, действуя совместно с 3-й дивизией. Тем временем под напором большевиков 3-я дивизия также несколько отошла и уперлась своим правым