благообразное наречие — афедрон. В том мудрость Божья, что для каждого, даже самого грешного члена мужеского и женского, скотского и птицкого, сотворил Господь, изыскав время, божеское название в противовес — дьявольскому. Срака — от лукавого. От Бога — афедрон!»

И несколько недель (после присуждения «Букера», а не после давней публикации, разумеется) остряки вспоминали про Отца Онуфрия, что Обходил Окрестности Онежского Озера и сочинили множество других шуток про греческое слово ἀφεδρών.

Книга писательницы из Череповца была про то, как в городе Тотьме XVII века приезжий священник сжигает пригожую девку за дурное поведение. Но про это тут же все забыли, потому что афедрон замещает всё.

Я тогда по долгу службы прочитал этот роман (по крайней мере, его журнальный вариант — издатели говорили, что в книге, в отличии от журнальной публикации всё отредактируют). Там было полно развесистой клюквы («раздвинутые лядвия» и «хмельная сулема» (увы, это — хлорид ртути) в качестве напитка), но афедрон всё равно замещал всё.

И вот именно в этом феномен присваивания толстой книге одного или нескольких слов.

Писатель старается, тратит годы жизни, ругается с родными и издателями, и вот выходит его творение в свет.

Дальше случается то, что напоминает школьный физический опыт — быструю кристаллизацию, когда бутылка переохлаждённой воды встряхивается, и вода мгновенно превращается в лёд.

Тут винить некого.

Это какое-то особое свойство современного отношения к большим текстам.

Невнимательный читатель может решить, что я сравниваю романы двух букеровских лауреатов. Но я рассчитываю на внимательно читателя, который понимает, во-первых, что Алешковский и Колядина — явления в корне разные, а, во-вторых, речь идёт именно о замещении сотен страниц несколькими цитатами, а то и одним словом.

Публичное пространство действует очень странно, но по своим, вполне логическим законам.

Люди, в общем-то, читать ленятся. Шесть лет назад они не читали романа «Цветочный крест», сейчас не будут читать роман «Крепость», не читали «короткого списка» Букеровской премии, но и вообще не читают. Природа ажиотажа — в простых эмоциях, желательно весёлых. Скажешь им «срамной уд» или «афедрон» — и они составляют своё мнение.

Слова эти больше и автора, и романа, они затмевают всё.

05.12.2016

​Писательская сотня (о трудностях жизни)

Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам? Бродский: Никто. (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому? Судья: А вы учились этому? Бродский: Чему? Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить Вуз, где готовят… где учат… Бродский: Я не думал, что это дается образованием. Судья: А чем же? Бродский: Я думаю, это… (растерянно)… от Бога…

Фрида Вигдорова, конспект разговора судьи Е. А. Савельевой и Иосифа Бродского

Можно подумать, что литературный год в России заканчивается в тот момент, когда какого-нибудь писателя родные оттащат вместе со стулом от письменного стола к обеденному. Или даже когда последнюю пару засидевшихся литературных людей выведут из хорошего журнала «Новый мир» в предпоследний день старого года.

На самом деле год заканчивается в тот момент, когда розданы все большие литературные премии.

Как выразился один сведущий в этом деле человек «премии с призом больше миллиона рублей».

И тут мы приступим к самому интересному — начнём считать чужие деньги.

Приключилось так, что я получил экономическое образование. Это довольно странная история, и описывается она известной фразой «обыкновенная биография в необыкновенное время». Так или иначе, в результате я приучил себя к тому, что в любой непонятной ситуации нужно всмотреться в финансовые потоки. Их движение объясняет если не всё, то многое. Вот беснуется какой-нибудь человек, рвёт на себе рубаху, а вот ассигнаций не рвёт, смотрит за ними внимательно. В камин не суёт, из виду не упускает — и как-то становится лучше понятен. Или затеют люди какой-то сумасшедший проект по рытью тоннеля от Бомбея до Лондона — нет, чувствуешь, всё это выдумка. А как почуешь, что деньги есть, и административный восторг присутствует, то нужно насторожиться.

Недавно при мне начали судить да рядить о том, кто из писателей может жить литературным трудом.

На свет явилась даже какая-то заметка (их довольно много на просторах Сети, поэтому я объясню саму логику этих разговоров). В заметке говорилось, что обычно издательство платит автору до 10 % отчислений от им, издательством, проданного книготорговцам (Поэтому ценники в магазинах никакого отношения к нашему разговору не имеют). Дальше берётся средний тираж (в этом месте говорят про три-четыре тысячи экземпляров), среднюю стоимость экземпляра рублей в 150, среднюю зарплату в тридцать тысяч. Ну и получается, что тираж книги должен быть около 30.000 экземпляров. Ну и приходят к магической цифре 3 % — столько книг от общего количества изданий имеет заметный тираж.

Правда, у нас издают ещё и книги, написанные ранее (права на которые перешли в общественное достояние, и те, за которые платят родственникам мёртвого писателя), издают и переводную литературу. Но, чтобы не мучить читателя этими зыбкими цифрами, я бы в итоге определил количество настоящих писателей-профессионалов как сто человек.

Тут сразу начинаются разговоры о том, что Х — не настоящий писатель, потому что пишет пошлые детективные романы, а Z — нечист на руку, но это вовсе не интересно. Подмена тут в другом — мы думали рассуждать о том, сколько писателей у нас живёт литературным трудом, а нам подсовывают оценку (пусть очень грубую) того, кто может прожить на гонорары от книг. При этом небедная писательская сотня мне кажется оценкой верной, их, небедных писателей, примерно столько и должно быть, а всякий читатель может оценить масштаб простым перебором имён, что на слуху — и наверняка меньше насчитает.

Но возвращаясь именно к «литературному труду», я бы ещё заметил для чистоты рассуждений, что есть разные понимания словосочетания «литературный труд». То есть, это «какой-то труд, как-то связанный с литературой». С эти как с известной студенческой максимой «до третьего курса работаешь на зачетку, а потом она работает на тебя». Чаще всего лауреат сколько-нибудь обсуждаемой премии, той самой, о которой шла речь выше, получает не только денежный приз, но и невидимый грант на путешествия, участие в фестивалях, оплаченную работу в разных жюри и комиссиях, возможность вести литературные курсы etc.

Всё это тоже можно назвать «литературной работой». Это ещё не сказано ничего о покупке прав на экранизацию произведений, а гонорары в кинематографе и на телевидении не сравнимы с издательскими. Если в категорию писателей