– Как себя чувствуешь?

– Отлично, – ответил я искренне. – Никогда такхорошо не было.

– Поставил чип от Энвидии?

– Да.

– Поздравляю, – сказал он. – Я тоже собираюсь, даникак не решусь… Сильно корежит?

– Первые пару дней, – сообщил я. – Но знаешь ли,даже в первый день радость по поводу того, что вижу в гамма– и сигма-лучах,различаю все спектры инфракрасного и ультрафиолета… нет, это не объяснишь.

– Рад за тебя, – сказал он, я чувствовал егоискренность и радость, по-моему, даже слишком сильную, – ты молодец,всегда впереди.

Подкатила машина размером с детский паровозик, на ходузамерила наши параметры, разложилась в два солидных кресла на платформе иззеленой травы и сказала милым женским голосом глупенькой блондинки:

– Садитесь, назовите адрес.

Мы опустились в кресла, тут же появился прозрачный купол,машина понеслась по бетонному полотну, а когда впереди показался высокий забор,подпрыгнула и пошла по длинной дуге в небо. С боков выдвинулись прозрачныекрылья, слишком хрупкие на вид, но воздух режут, словно принадлежатгиперзвуковому истребителю.

– Выкладывай, – сказал я напрямик.

Зельд вздохнул, огляделся по сторонам.

– Помнишь, что мы с тобой едва ли не последние из тогопоколения, что застали еще первое появление компьютеров? Даже Интернет создалипри нашей жизни!.. Так вот, Володя, нас стало еще меньше…

– Кто? – вырвалось у меня.

– Джонатан Элвинс, – ответил он, – а затем иЗатопек. Да, который Эмиль, ты его помнишь, знаю. Между ними еще семеро, но,сам понимаешь, Элвинс и Затопек – такие звезды, что их исчезновение нанебосклоне сразу делает мир темнее. С Затопеком только Куца можно поставить наодну доску, да и то… Так что это и есть основная проблема конференции, которуюобсудим пока в своем кругу, не придавая гласности, чтобы не было паническихнастроений.

Я стиснул зубы, приход такой беды чувствовал инстинктивно,но не мог сформулировать внятно, только на уровне мычания и разведения руками.С приходом долголетия, когда всякий может жить неограниченно долго,продолжительность жизни продвинулась разве что до ста – ста пятидесятилет. Кто просто живет, тот проживает «отведенный» ему срок и помирает, проживэти добавочные тридцать-пятьдесят лет поверх «отведенных» природойсемидесяти-восьмидесяти. А дальше жить становится все труднее: нужно не толькоприлагать усилия, чтобы поддерживать в себе жизнь, но и хотеть, ибо в каком-товозрасте наступает равнодушие, а то и отвращение к жизни. Природа отчаянностарается восстановить равновесие, и хотя в человеке все меньше остаетсяорганической ткани, однако он все еще человек и потому либо сдается, либо самжелает смерти.

– Из первого поколения, – напомнил Зельд, –заставшего тот дикий мир, нас, увы, все меньше и меньше. Болотниковсформулировал закон, по которому дольше всех продержатся ученые, поглощенныекакой-то безумной идеей, которой отдаются целиком. К примеру, разгадать тайнучерных дыр и проникнуть через них в другие вселенные, лично побывать в недрахмикромира…

Он посматривал испытующе, я невесело улыбнулся и намиллисекунду приоткрыл узкий канал в мое сокровенное, ради которого живу и будужить, какие бы испытания меня ни встретили. Он охнул, глаза увлажнились,порывисто схватил меня за руку и крепко пожал обеими руками.

– Простите, Володя!.. Приношу свои искренние… Ох, все словав таких случаях тусклые и серые…

Он приоткрыл свой прямой канал чувств, и меня ошеломилогорячее сочувствие и сердечное тепло этого вообще-то с виду очень суховатого ипрагматичного человека.

– А как ты? – спросил я напрямик. – Сам-то как? Нечувствуешь этой подкрадывающейся дури?

Он покачал головой.

– Нет.

– Точно? – перепросил я.

– Будь уверен, – сказал он.

Я все еще смотрел недоверчиво.

– Ты сам сказал, что только мы и остались из динозавров. Всеостальные – малолетки! Так что тебя держит?

Он замялся, отвел глаза, затем поднял с усилием и сказал сявной неловкостью:

– Знаешь, стыдно сказать, но я всю жизнь изучал квазаги…

Я удивился:

– Квазары? А они при чем?

– Их тоже изучал, – ответил он с той женеловкостью, – но специализировался по квазагам. Квазары, как ты знаешь,звезды, а квазаги – галактики. Всей моей жизни не хватит и приблизиться кразгадке… но когда мне попались на глаза эти полубезумные проекты насчетбудущего нанотехнологий… ну, именно та часть, где говорится о замене живыхклеток наноботами, а потом есть шанс перейти в силовые поля… я ощутил, что еслимне светит даже самый крохотный шанс, то не попытаться воспользоваться –безумно! Понимаешь, я теперь каждый день мечтаю, что когда-нибудь сам полечу кквазагам и на месте разгадаю их тайны!

Он смотрел сперва виновато, будто оправдывался – ишь,долгой жизни восхотел! – но на моем лице нет осуждения, потом он вспомнил,что я точно так же соблюдаю все правила, чтобы жить долго, чтобы не просто житьдолго, а постоянно продлять любыми способами, а что по этому поводу говоритцерковь или Марья Иванна – нас не щекочет, сказал просительно:

– Но ведь вас… заставило?

– Да, – ответил я.

– И это для вас не менее великое?

– Да, – повторил я и усмехнулся про себя: для Зельдавысшая мерка – квазаги, и эти его слова не оскорбление, а сравнение ссамым величайшим явлением во Вселенной. – Для меня ничего нет болеесвятого.

В его добрых глазах вопрос, но я видел, как он,поколебавшись, сказал автопилоту:

– Прибавь скорость! Что-то ползем, как черепахи.

– И так превышена скорость, – ответил музыкальныйженский голос, я сразу представил себе обиженную блондинку с голубыми глазами ивзбитыми над лбом волосами. – Я могу повредить крылья…

Зельд вздохнул.

– По-моему, это все-таки слишком: наделять машины инстинктомсамосохранения. Они начинают бояться собственной тени!

Докладчик, Болотников, начал достаточно откровенно, чтохарактерно для жителей этого века, но шокировало бы живущих в двадцатом веке,создавших необходимую тогда политкорректность:

– Мы не будем говорить о тех двух миллиардах жизней, что ужепрошли, не будем и о тех трех, которые вскоре уйдут, по нашим оценкам. И хотяэто девяносто процентов населения планеты, но в наших расчетах ему уделен всегоодин абзац. Главная же задача, которую мы должны решить, – это сохранениеинтереса к жизни у людей творческих! На конгресс собрались, не побоюсь этогослова, настоящие звезды мировой науки, так что баталии будут жаркими. Надеюсь,они выльются в какие-то конкретные действия. Первым слово для докладапредоставляю господину Зельду, приготовиться Дольфусу.