Фельдкурат выдержал паузу и перешёл к разбору повареннойпроблемы в Ветхом и Новом Завете, упомянув, что в те времена особое вниманиеобращали на приготовление вкусных яств после богослужений и церковныхпразднеств. Затем он предложил что-нибудь спеть, и Швейк с охотой, но, каквсегда, не к месту затянул:

Идёт Марина

Из Годонина.

За ней вприпрыжку

С вином под мышкой

Несётся поп —

Чугунный лоб.

Но обер-фельдкурат нисколько не рассердился.

— Если бы было под рукой хоть немножко рому, то и винане нужно, — сказал он, дружелюбно улыбаясь, — а что касается Марины,то и без неё обойдёмся. С ними только грех один.

Капрал полез в карман шинели и осторожно вытащил плоскуюфляжку с ромом.

— Осмелюсь предложить, господин обер-фельдкурат, —по голосу было ясно, как тяжела ему эта жертва, — не сочтите за обиду-с…

— Не сочту, голубчик, — ответил тот, и в голосеего зазвучали радостные нотки. — Пью за наше благополучное путешествие.

— Иисус Мария! — вздохнул капрал, видя, как послесолидного глотка обер-фельдкурата исчезла половина содержимого фляжки.

— Ах вы, такой-сякой, — пригрозил емуобер-фельдкурат, улыбаясь и многозначительно подмигиваявольноопределяющемуся. — Ко всему прочему вы ещё упоминаете имя божьевсуе! За это он вас должен покарать. — Патер снова хватил из фляжки и,передавая её Швейку, скомандовал: — Прикончить!

— Приказ есть приказ, — добродушно сказал Швейккапралу, возвращая ему пустую фляжку. В глазах унтера появился тот особыйблеск, который можно наблюдать только у душевнобольных.

— А теперь я чуточку вздремну до Вены, — объявилобер-фельдкурат. — Разбудите меня, как только приедем в Вену. А вы, —обратился он к Швейку, — сходите на кухню офицерской столовой, возьмитеприбор и принесите мне обед. Скажите там, что для господина обер-фельдкуратаЛацины. Попытайтесь получить двойную порцию. Если будут кнедлики, не берите сгорбушки — невыгодно. Потом принесите мне бутылку вина и не забудьте взять ссобой котелок: пусть нальют рому.

Патер Лацина стал шарить по карманам.

— Послушайте, — сказал он капралу, — у менянет мелочи, дайте-ка мне взаймы золотой… Так, вот вам. Как фамилия?

— Швейк.

— Вот вам, Швейк, на дорогу. Капрал, одолжите мне ещёодин золотой. Вот, Швейк, этот второй золотой вы получите, если исполните всёкак следует. Кроме того, достаньте мне сигарет и сигар. Если будут выдаватьшоколад, то стрельните двойную порцию, а если консервы, то следите, чтобы вамдали копчёный язык или гусиную печёнку. Если будут давать швейцарский сыр, тосмотрите — не берите с краю, а если венгерскую колбасу, не берите кончик, лучшеиз серёдки, кусок посочнее.

Обер-фельдкурат растянулся на лавке и через минуту уснул.

— Надеюсь, вы вполне довольны нашим найдёнышем, —сказал вольноопределяющийся унтеру под храп патера. — Малыш хоть куда.

— Отлучённый от груди, как говорится, — вставилШвейк, — уже из бутылочки сосёт, господин капрал…

Капрал с минуту боролся сам с собой и, вдруг забыв всякоеподобострастие, сухо сказал:

— Мягко стелет…

— Мелочи, дескать, у него нет, — проронилШвейк. — Это мне напоминает одного каменщика из Дейвиц по фамилии Мличко.У того никогда не было мелочи, пока он не влип в историю и не попал в тюрьму замошенничество. Крупные-то пропил, а мелочи у него не было.

— В Семьдесят пятом полку, — ввязался в разговородин из конвойных, — капитан ещё до войны пропил всю полковую казну, зачто его и выперли с военной службы. Нынче он опять капитан. Один фельдфебельукрал казённое сукно на петлицы, больше двадцати штук, а теперь подпрапорщик. Авот одного простого солдата недавно в Сербии расстреляли за то, что он съел водин присест целую банку консервов, которую ему выдали на три дня.

— Это к делу не относится, — заявил капрал. —Но что правда, то правда: взять в долг у бедного капрала два золотых, чтобыдать на чай, — это уж…

— Вот вам ваш золотой, — сказал Швейк. — Я нехочу наживаться за ваш счёт. А если получу от обер-фельдкурата второй, тожеверну вам, чтобы вы не плакали. Вам бы должно льстить, что начальство берёт увас в долг на расходы. Очень уж вы большой эгоист. Дело идёт всего-навсего о каких-тонесчастных двух золотых. Посмотрел бы я, как бы вы запели, если б вам пришлосьпожертвовать жизнью за своего начальника. Скажем, если б он лежал раненый нанеприятельской линии, а вам нужно было бы спасти его и вынести на руках из огняпод шрапнелью и пулями…

— Вы-то уж, наверно, наделали бы в штаны, —защищался капрал. — Лодырь несчастный!

— Во время боя не один в штаны наложит, — заметилкто-то из конвоя. — Недавно в Будейовицах нам один раненый рассказывал,что он сам во время наступления наделал в штаны три раза подряд. В первый раз,когда вылезли из укрытия на площадку перед проволочными заграждениями, вовторой раз, когда начали резать проволоку, и в третий раз, когда русскиеударили по ним в штыки и заорали «ура». Тут они прыгнули назад в укрытие, и вовсей роте не было ни одного, кто бы не наложил в штаны. А один убитый осталсялежать на бруствере, ногами вниз; при наступлении ему снесло полчерепа, словноножом отрезало. Этот в последний момент так обделался, что у него текло изштанов по башмакам и вместе с кровью стекало в траншею, аккурат на его жесобственную половинку черепа с мозгами. Тут, брат, никто не знает, что с тобойслучится.

— А иногда, — подхватил Швейк, — человека вбою вдруг так затошнит, что сил нет. В Праге — в Погоржельце, в трактире«Панорама» — один из команды выздоравливающих, раненный под Перемышлем,рассказывал, как они где-то под какой-то крепостью пошли в штыки. Откуда нивозьмись, полез на него русский солдат, парень-гора, штык наперевес, а из носуу него катилась здоровенная сопля. Бедняга только взглянул на его носище ссоплёй, и так ему сделалось тошно, что пришлось бежать в полевой лазарет. Еготам признали за холерного и послали в холерный барак в Будапешт, а там уж ондействительно заразился холерой.

— Кем он был: рядовым или капралом? — осведомилсявольноопределяющийся.

— Капралом, — спокойно ответил Швейк.

— То же самое могло случиться и с каждымвольнопёром, — глупо заметил капрал и при этом с победоносным видомпосмотрел на вольноопределяющегося, словно говоря: «Что, выкусил? И крытьнечем».

Но вольноопределяющийся не ответил и улёгся на скамейку.