В этот момент обер-фельдкурат скатился со скамьи и продолжалспать на полу. Капрал бросил на него растерянный взгляд, а потом, при общеммолчании, стал втаскивать его обратно. Никто не пошевелился, чтобы ему помочь.Видно было, что капрал потерял всякий авторитет, и когда он безнадёжным голосомсказал: «Хоть бы помог кто…» — конвойные только посмотрели на него, но ипальцем не пошевельнули.

— Вам бы нужно было оставить его дрыхнуть на полу. Я сосвоим фельдкуратом иначе не поступал. Однажды я оставил его спать в сортире, вдругой раз он у меня выспался на шкафу. Бывало, спал и в чужой квартире, вкорыте. И где он только не дрых!..

Капрал почувствовал вдруг прилив решительности. Желаяпоказать, что он здесь начальник, он грубо крикнул на Швейка:

— Заткнитесь и не трепитесь больше! Всякий денщик тудаже, лезет со своей болтовнёй. Тля!

— Верно. А вы, господин капрал, бог, — ответилШвейк со спокойствием философа, стремящегося водворить мир на земле и во имяэтого пускающегося в ярую полемику. — Вы матерь скорбящая.

— Господи боже! — сложив руки, как на молитву,воскликнул вольноопределяющийся. — Наполни сердце наше любовью ко всемунтер-офицерам, чтобы не глядели мы на них с отвращением! Благослови собор нашв этой арестантской яме на колёсах!

Капрал побагровел и вскочил с места:

— Я запрещаю всякого рода замечания,вольноопределяющийся!

— Вы ни в чём не виноваты, — успокаивал еговольноопределяющийся. — При всём разнообразии родов и видов животныхприрода отказала им в каком бы то ни было интеллекте; небось вы сами слышали очеловеческой глупости. Разве не было бы гораздо лучше, если б вы родилиськаким-нибудь другим млекопитающим и не носили бы глупого имени человека икапрала? Это большая ошибка, если вы считаете себя самым совершенным и развитымсуществом. Стоит отпороть вам звёздочки, и вы станете нулём, таким же нулём,как все те, которых на всех фронтах и во всех окопах убивают неизвестно во имячего. Если же вам прибавят ещё одну звёздочку и сделают из вас новый видживотного, по названию старший унтер, то и тогда у вас не всё будет в порядке.Ваш умственный кругозор ещё более сузится, и когда вы наконец сложите своюкультурно недоразвитую голову на поле сражения, то никто во всей Европе о васне заплачет.

— Я вас посажу! — с отчаянием крикнул капрал.Вольноопределяющийся улыбнулся.

— Очевидно, вы хотели бы посадить меня за то, что я васоскорбил? В таком случае вы солгали бы, потому что при вашем умственном багажевам никак не постичь оскорбления, заключающегося в моих словах, тем более чтовы — готов держать пари на что угодно! — не помните ничего из нашегоразговора. Если я назову вас эмбрионом, то вы забудете это слово, не скажураньше, чем мы доедем до ближайшей станции, но раньше, чем мимо промелькнёт ближайшийтелеграфный столб. Вы — отмершая мозговая извилина. При всём желании я не могусебе даже представить, что вы когда-нибудь сможете связно изложить, о чём я вамговорил. Кроме того, спросите кого угодно из присутствующих, задел ли ячем-нибудь ваш умственный кругозор и было ли в моих словах хоть малейшееоскорбление.

— Безусловно, — подтвердил Швейк. — Никто вамни словечка не сказал, которое вы могли бы плохо истолковать. Всегда получаетсяскверно, когда кто-нибудь почувствует себя оскорблённым. Сидел я как-то вночной кофейне «Туннель». Разговор шёл об орангутангах. Был с нами один моряк,он рассказывал, что орангутанга часто не отличишь от какого-нибудь бородатогогражданина, потому что у орангутанга вся морда заросла лохмами, как… «Ну,говорит, как у того вон, скажем, господина за соседним столом». Мы всеоглянулись, а бородатый господин встал, подошёл к моряку да как треснет его поморде. Моряк взял бутылку из-под пива и разбил ему голову. Бородатый господиностался лежать без памяти, и мы с моряком распростились, потому что он сразуушёл, когда увидел, что укокошил этого господина. Потом мы его воскресили ибезусловно глупо сделали, потому что он, воскреснув, немедленно позвал полицию.Хотя мы-то были совсем тут ни при чём, полиция отвела нас всех в участок. Тамон твердил, что мы приняли его за орангутанга и всё время только о нём иговорили. И — представьте — настаивал на своём. Мы говорили, что ничегоподобного и что он не орангутанг. А он всё — орангутанг да орангутанг, я сам,мол, слышал. Я попросил комиссара, чтобы он сам всё объяснил этому господину.Комиссар по-хорошему стал объяснять, но тот не дал ему говорить и заявил, чтокомиссар с нами заодно. Тогда комиссар велел его посадить за решётку, чтобы тотпротрезвился, а мы собрались вернуться в «Туннель», но не пришлось, — настоже посадили за решётку… Вот видите, господин капрал, во что может вылитьсямаленькое, пустяковое недоразумение, на которое слов-то не стоит тратить. Или,например, в Немецком Броде один гражданин из Округлиц обиделся, когда егоназвали тигровой змеёй. Да мало ли слов, за которые никого нельзя наказывать?Если, к примеру, мы бы вам сказали, что вы — выхухоль, могли бы вы за это нанас рассердиться?

Капрал зарычал. Это нельзя было назвать рёвом. То был рык,выражавший гнев, бешенство и отчаяние, слившиеся воедино. Этот концертный номерсопровождался тонким свистом, который выводил носом храпевши обер-фельдкурат.

После этого рыка у капрала наступила полнейшая депрессия. Онсел на лавку, и его водянистые, невыразительные глаза уставились вдаль, на лесаи горы.

— Господин капрал, — сказалвольноопределяющийся, — сейчас, когда вы следите за высокими горами иблагоухающими лесами, вы напоминаете мне фигуру Данте. Те же благородные чертыпоэта, человека, чуткого сердцем и душой, отзывчивого ко всему возвышенному.Прошу вас, останьтесь так сидеть, это вам очень идёт! Как проникновенно, безтени деланности, жеманства таращите вы глаза на расстилающийся пейзаж.Несомненно, вы думаете о том, как будет красиво здесь весною, когда по этимпустым местам расстелется ковёр пёстрых полевых цветов…

— Орошаемый ручейком, — подхватил Швейк. — Ана пне сидит господин капрал, слюнявит карандаш и пишет стишки в журнал«Маленький читатель».

Капрал впал в полнейшую апатию. Вольноопределяющийся сталуверять его, что он видел изваяние его капральской головы на выставкескульпторов.

— Простите, господин капрал, а вы не служили ли модельюскульптору Штурсе?

Капрал взглянул на вольноопределяющегося и ответилсокрушённо:

— Не служил.

Вольноопределяющийся замолк и растянулся на лавке.

Конвойные начали играть со Швейком в карты. Капрал сотчаяния стал заглядывать в карты через плечи играющих и даже позволил себесделать замечание, что Швейк пошёл с туза, а ему не следовало козырять: тогдабы у него для последнего хода осталась семёрка.

— В прежние времена, — отозвался Швейк, — втрактирах были очень хорошие надписи на стенах, специально насчёт советчиков.Помню одну надпись: «Не лезь, советчик, к игрокам, не то получишь по зубам».