– Хотел меня подставить, – поморщилась Леандра. – Сначала я этого не поняла, но он манипулировал пророческим богозаклинанием, которое мне продал. Отредактировал его так, чтобы я не видела определённых исходов будущего и сама сунулась в ловушку. Если бы не мать, я бы уже валялась в трюме какого-нибудь имперского корабля, связанная и под цензурой.

– Но без тебя, Леа, фок-паруса имперского флагмана искромсали бы меня на кусочки. Мы спасли друг друга.

Леандра поджала губы и выпрямилась, а Франческа продолжила:

– Интересно, не пытался ли Лотанну подточить устои Лиги, вооружив тебя своими богозаклинаниями…

– О чём это ты? – ровным голосом спросила Леандра.

– Не секрет, что мы с тобой не ладим. Если Лотанну придаст тебе больше сил, то в случае нашего с тобой разногласия…

– На что ты намекаешь?

– Создатель вас побери! – Никодимус переводил глаза с жены на дочь. – Что тут творится?

Две женщины смерили друг друга долгими взглядами. Леандра не выдержала первой, отвернулась и произнесла:

– Долго объяснять. Однако я надеюсь, вы оба принимаете во внимание, что мой долг как хранительницы Иксоса…

– То, с чем мы столкнулись, касается не только Иксоса, – перебила её Франческа.

– Разумеется. И я понимаю это куда лучше, чем тебе кажется. Я не хочу, чтобы мы враждовали. Позволь мне всё-таки закончить свою мысль, – она приподняла бровь.

Франческа резко вздохнула, но потом взяла себя в руки.

– Да, конечно.

Насколько знал Никодимус, она никогда так легко не шла на попятный. Неужели не всё ещё потеряно? Леандра, кстати, тоже выглядела растроганной.

– Благодарю. На самом деле… – она замялась, словно что-то решая. – На самом деле, после эдакой встряски я бы не отказалась от глоточка вина. Вы как на это смотрите?

Леандра потянулась за бутылкой. Франческа вроде бы хотела возразить, но прикусила язык.

– Да не дёргайся ты так, – вздохнула Леандра. – Я выздоровела.

Никодимус только сейчас заметил, что сыпь на лице дочери исчезла. Он нахмурился.

– Сейчас объясню, как это вышло, а пока давайте я вам чего-нибудь налью, – добавила Леандра, поправляя поднос. – Пап, тебе чаю или вина?

– И того, и другого.

– Тогда начнём с чая, – улыбнулась Леандра, расставила пиалы и взялась за чайник. – Чаю или вина, мам?

На памяти Никодимуса за последние шестнадцать лет Леа использовала это слово впервые. От Франчески оно тоже не ускользнуло.

– Вина, – ответила та надтреснувшим голосом. – Бог Богов видит, стакан вина мне действительно не повредит.

Леандра налила вина себе и матери, отцу – чая, раздала пиалы. Никодимус взял в ладони пиалу, чувствуя тепло напитка.

– За выживание, – Леандра подняла свою пиалу, задев при этом локтем ручку чайника, но успела вовремя среагировать.

Никодимус рефлекторно дёрнулся, готовый подхватить покачнувшийся чайник, но сообразил, что тот горячий. К счастью, изящно инкрустированная вещица устояла. Он увидел тонкую серебряную проволочку рядом и решил, что она отвалилась от чайника. Прежде чем Никодимус успел обратить на неё внимание остальных, дочь повторила свой тост:

– За выживание!

Все трое сдвинули свои пиалы и отпили.

– Я покидаю город, – сказала Леандра.

– О, Бог Богов, Леа! – простонала Франческа. – А я-то уж понадеялась, что о совместной работе ты говорила всерьёз.

– Так и есть.

– Нет, не так. И город ты не можешь покинуть. Кстати, зачем тебе это?

– Вы бы успокоились… – начал Никодимус, но Франческа его перебила, рявкнув:

– Я совершенно спокойна! Так почему ты хочешь покинуть город?

– В заливе остались мои люди. Они в опасности. Мой долг – их защищать.

– Твои люди? – посуровел Никодимус.

– Пап, это я контрабандой вывозила богов и богинь из Империи.

Никодимус захохотал, было, но выражение лица дочери не изменилось.

– Леа, ты ведь пошутила? Не могу поверить, что…

– Нет, не пошутила. Около десяти лет назад я создала тайное общество, которое помогло сотням божеств бежать из Империи. В основном я селила их здесь, на Иксосе, примерно тридцать отправила в Драл. Оборотень, которого настигли имперцы, был одним из моих.

– Леа, это безумие. Это равносильно объявлению войны.

– Наверное.

– Но… – Никодимус, чувствуя, как в висках забилась кровь, сделал глоток чая, пытаясь овладеть собой. – Ты не должна была так поступать. Наш долг – оберегать мир, чтобы потом сразиться в демонами Разобщения.

– Какой смысл спасать человечество, если мы настолько прогнили?

– А такой, что главное – выжить, Бог Богов тебя побери! Ты сама только что провозгласила этот тост. Мы должны выжить.

– Ты никогда меня не понимал, пап, а я не смогу тебе объяснить. Ты не понимал всех этих разговоров об увечьях и недугах. Твоё увечье превратило твою жизнь в сплошную гонку на выживание. Будь у тебя такой же недуг, как у меня, ты бы знал, выживание – ничто, если ради него тебе предстоит творить беззаконие.

– Беззаконие? О, пылающие небеса! И какое же, по-твоему, беззаконие мы тут творим?

– Мы построили мир, в котором сильный пожирает слабого. Создали богов, отвечающих на молитвы злодеев. Наши неодемоны нападают на беззащитных и убивают их. Зачем мы всё это совершили? Чтобы не отстать от Империи. А что делают имперцы? Разбирают на части своих богов, чтобы не отстать от нас. Говоришь, мы можем погибнуть в Войне Разобщения? Туда нам и дорога, мы ничем не лучше демонов.

– То есть ты собираешься исправить мир, развязав войну? – Никодимус покачал головой.

– Ничего я развязывать не собираюсь. Просто стараюсь всегда поступать по справедливости.

– По справедливости? – вскричал Никодимус.

– Ты с детства учил меня защищать слабых людей от неодемонов. Так почему же я не могу защитить слабых богов от имперцев?

– Потому что это станет нашей погибелью! – Никодимус так двинул ладонью по столу, что пальцы засаднило, и, сопя, повернулся к Франческе. – Ноги у этой истории растут из Порта Милосердия, я прав? Бог, который её тогда соблазнил, был беженцем из империи, ты его проглотила, и теперь она пытается спасать всех имперских богов.

– Нико, тебе надо успокоиться, – решительно заявила Франческа и вновь посмотрела на Леандру. – Он сейчас успокоится.

– Успокоюсь?! Наша дочь только что начала войну, которая подорвёт силы человечества накануне пришествия демонов, а ты просишь меня успокоиться? – он умолк. – Чего я не могу понять, Фран, так это того, почему так спокойна ты?